Радости и тяготы личной жизни - [6]

Шагая по, казалось, бесконечной дороге к усадьбе, Кэсси размышляла, кстати, не в первый раз, как могли два семейства, лет сто назад начинавшие совершенно одинаково, прийти к таким на редкость разным результатам.

Макбрайды точно так же, как и Патрик Гэллахер, бежали от голодной смерти в Америку, вполне возможно, что они ехали в трюме одного и того же судна. Увы, но, похоже, предки Кэсси были начисто лишены пресловутой ирландской хватки, той, которая так помогла Гэллахерам. Несколько поколений Макбрайдов перебивались как могли, но, судя по всему, у них на роду было написано остаться неудачниками.

Кэсси намерена была положить конец этим многолетним мытарствам. Пусть ее мать пьет, пусть ее папаша, один из тысяч местных буровиков-нефтяников, испарился задолго до появления дочери на свет, Кэсси в глубине души верила, что ей предстоит другая жизнь – богатая и счастливая. Но только не в Гэллахер-сити. Даже не в Оклахома-сити, даже не в Талсе. В отличие от всех своих предков, Кэсси не собиралась проводить лучшие годы на здешних «нефтяных пастбищах».

– Я всем докажу, – бормотала она себе под нос. До гэллахеровой усадьбы было уже рукой подать. Вот их роскошный белокаменный домина посреди бархатно-зеленой лужайки. – Я не сдамся, как мама.

Сотни, если не тысячи раз мать рассказывала ей о своих юношеских планах избежать судьбы своих родителей, типичной для этих пустынных районов. Белл собиралась стать кантри-звездой, она мечтала о концертах в зале «Сан Антонио Роуз», самом знаменитом кабаре Талсы. После первых побед она намеревалась покорить Нэшвилл – столицу музыки «кантри». Но, сбежав в пятнадцать лет из дому, до Нэшвилла она так и не добралась. Как не побывала она и в Талсе.

Да, она выступала то с одной, то с другой песенкой, но все это ограничивалось кабачками в Гэллахер-сити.

«Нет, такая доля не по мне, – давно дала себе клятву Кэсси, – я не собираюсь торчать всю жизнь среди буровых вышек, в этом мерзком углу, где только и остается, что пьянствовать да жалеть себя, несчастную».

Кэсси нажала позолоченную кнопку звонка около огромной парадной дубовой двери, из-за которой доносилась «Оклахома» – знаменитая мелодия Роджерса и Хэммерстейна.

Дверь внезапно распахнулась, и Кэсси оказалась лицом к лицу с человеком в аккуратном черном костюме.

– Почту и посылки принимают у служебного входа, – бросил он.

– Но...

– Ты что, не понимаешь нормального английского языка? – повысил он голос. – Валяй к черному ходу, вокруг дома.

Он показал рукой налево, куда следовало идти, и с силой захлопнул дверь, так что Кэсси отшатнулась.

Как изысканно ни оденься, яростно подумала Кэсси, собачьи манеры не скроешь, какой еще дворецкий может быть в доме Гэллахеров!

Подавляя досаду и гнев, Кэсси отправилась по выложенной красноватой плиткой дорожке к служебному входу. Долго же пришлось ей обходить этот белокаменный «дворец». Наконец она увидела на одной из дверей табличку: «Прием почты и посылок с 7 ч, до 11 ч. Все прочие передачи должны оговариваться заранее».

Кэсси постучала. Дверь открыла мощная тетка, чье длинное, скуластое, с крупным носом лицо было не менее надменным и нерасполагающим, чем лицо заносчивого дворецкого.

– Доброе утро, мэм, – Кэсси изобразила на лице безмятежную улыбку, – я Кэсси Макбрайд, дочь Белл Макбрайд, и я...

– Где Белл? Она опаздывает!

Услышав ее густой, гортанный голос, обратив внимание на мужеподобный облик, Кэсси сообразила, что эта властная женщина и есть пресловутая Хельга, экономка Гэллахеров. Та, которую Белл величала не иначе, как «фашистской рожей».

– Я понимаю, мэм. Но дело в том, что моя мать приболела...

– Иначе говоря – betrunken.

Кэсси обошлась без знания немецкого, чтобы понять значение этого слова. Разве был в округе хоть один человек, не слыхавший о пристрастии Белл к спиртному?

– Нет-нет, мэм, – серьезно и решительно возразила Кэсси, – она по-настоящему нездорова.

Но вы можете не беспокоиться, я готова заменить ее на работе.

– Unmoglich. Невозможно, – Хельга соизволила все-таки перевести на английский свои слова, – ты слишком мала для этой работы. А своей ленивой пьянчужке-мамаше передай, что она уволена, – всем своим видом подчеркивая значительность этих слов, экономка захлопнула дверь перед носом Кэсси.

Слезы выступили у нее на глазах, но она решительно стерла их рукой и принялась изо всех сил колотить в двери. Колотила долго, кулачки ее уже готовы были разжаться от боли, когда створки вдруг раскрылись и экономка рявкнула:

– Иди отсюда!

Кэсси начинала понимать, почему мама так ненавидит свою работу. Однако сейчас эмоции и пристрастия Белл не имели никакого значения.

Кэсси нужны были деньги. И нужны отчаянно.

– Мне надо поговорить с мисс Лилиан.

Мисс Лилиан Гэллахер, старшая сестра Кинлэна, вела все хозяйство дома уже тринадцать лет, с тех пор как супруга Кинлэна, подарив ему третьего ребенка, дочь Шелби, по-тихому исчезла из Оклахомы раз и навсегда.

– Мисс Лилиан занята. Уходи прочь. А то шерифа вызову.

Кэсси была высокой девочкой, но Хельга – еще выше. А уж по весу обогнала ее на добрых фунтов пятьдесят.

Кэсси стушевалась, но виду не показала.