Радость жизни. Философия стоицизма для XXI века - [67]

Благодаря стоической практике я стал гораздо меньше сердиться на других водителей: теперь я кричу на них, наверное, раз в десять реже. Скверные мысли по поводу людей, которые когда-то задели меня, тоже приходят ко мне нечасто. А если и приходят, то не задерживаются в голове.

Поскольку гнев обладает упомянутыми свойствами (то есть может подолгу дремать в нас, а пробудившись, быть приятным), его трудно контролировать. Научиться этому – одна из сложнейших задач, стоящих перед практикующим стоиком. Однако вот что я подметил: чем больше вы размышляете об этом чувстве, тем легче им управлять. Однажды в очереди к врачу я читал трактат Сенеки о гневе. Доктор ужасно отставал от графика, я просидел в приемной почти час. У меня были все основания сердиться – и в прежние времена такая реакция не заставила бы себя ждать. Но поскольку я целый час читал о гневе, то понял, что просто не могу позволить себе рассердиться.

Еще я понял, что от гнева хорошо помогает юмор. Отличный способ не разозлиться – представлять себя персонажем абсурдистской пьесы: вещи в ней лишены смысла, люди не бывают компетентны, а справедливость если и имеет место быть, то по чистой случайности. Вместо того чтобы злиться на все это, я убеждаю себя посмеяться. А заодно представить, как воображаемый драматург мог бы сделать жизнь еще абсурднее.

Сенека был прав, называя смех адекватной реакцией на «то, из-за чего мы то и дело льем слезы»[357]. Как он подчеркивает, «не сдерживать смеха – это свойство более великой души, по сравнению с той, которая отвечает слезами даже на легчайшие переживания и не извлекает из такого устройства [человеческой жизни] ничего значительного, ничего серьезного и даже ничего достойного сожаления»[358],[359].

Стоики, как вы помните, советовали не только представлять неприятности, но и чинить самим себе неудобства в рамках программы добровольного дискомфорта. Сенека рекомендовал жить иногда как нищий, Музоний Руф – намеренно совершать дискомфортные поступки. Следование этим советам требует большей самодисциплины, чем другие стоические техники, поэтому лучше отложить их, пока вы не станете «продвинутым стоиком».

Мне доводилось экспериментировать с программой добровольного дискомфорта. Я не ходил босиком, как того требует Музоний, но прибегал к менее радикальным мерам: зимой легко одевался, не включал в машине обогреватель (а летом – кондиционер).

Я записался на йогу. Занятия улучшили равновесие и гибкость, напомнили о том, как важна физическая активность, и заставили острее осознать, сколь слабо я контролирую собственные мысли. Йога не только преподнесла мне эти и другие плюсы, но и оказалась прекрасным источником дискомфорта. Я скручиваю себя в позы, неудобство которых подчас граничит с болью. Например, сгибаю ноги до тех пор, пока их не начнет сводить судорогой. Тренер по йоге никогда не предупреждает о боли: вместо этого она говорит, что некоторые позы вызывают «слишком много ощущений». Она научила меня «вдыхать» тем местом, которое болит, что, конечно, физиологически невозможно, если речь идет о ноге. И все же эта техника удивительным образом работает.

Еще один источник дискомфорта (а также, конечно, развлечения и радости) – академическая гребля. Вскоре после того, как я начал практиковать стоицизм, я научился грести на гоночной восьмерке и стал принимать участие в соревнованиях. Мы, гребцы, летом окружены жарой и влагой, весной и осенью – холодом, ветром, иногда снегом. Порой нас окатывает водой с головы до ног. На руках возникают волдыри, потом мозоли (борьба с которыми – главное занятие профессиональных гребцов на суше).

Гребля приносит не только физический, но и эмоциональный дискомфорт. У меня появилось множество новых страхов, которые нужно побороть. Гоночные снаряды, в которых мы сидим, весьма неустойчивы: стоит дать им полшанса, они с радостью отправят гребца в воду. Мне потребовалось приложить немало усилий, чтобы перестать бояться переворачивания лодки (пережив три таких случая). После этого я начал работать над остальными страхами: грести в предрассветной мгле, стоя отталкиваться от причала или оказаться в нашей крошечной лодке (которая уже трижды предала меня) посреди озера в сотнях метров от берега.

Когда вы делаете что-то, что может обернуться публичным провалом, у вас по спине могут бегать мурашки. Как я уже сказал, стоическая практика сделала из меня коллекционера оскорблений. «Мурашки» я тоже начал коллекционировать. Мне нравятся такие занятия, как академическая гребля, за то, что учат противостоять мурашкам. Эти переживания – важный компонент боязни провала, поэтому, имея дело с ними, я работаю и над преодолением последней. Незадолго до старта я чувствую мурашки особенно остро. Я ставлю их себе на службу: они заставляют меня сосредоточиться на предстоящем соревновании. Когда гонка начинается, я с удовлетворением отмечаю, как мурашки разбегаются прочь.

В погоне за ними я обращался и к другим источникам. Занявшись стоицизмом, я решил научиться играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, чего прежде никогда не делал. Мой выбор пал на банджо. Через несколько месяцев учитель предложил мне поучаствовать в творческом вечере его учеников, выступающих с сольными номерами. Сначала я отказался: чего ради подвергаться риску публичного унижения, пытаясь играть на банджо перед незнакомцами? Но вскоре до меня дошло, что это прекрасная возможность, столкнувшись с психологическим дискомфортом, одержать верх над своим страхом неудачи. Я согласился.