Радость Солнца - [6]

Ему было немногим больше двенадцати, и царица Тия в течение некоторого времени управляла Империй сама, как это было и раньше. Но она помогала сыну в том, чтобы он все больше и больше интересовался укреплением собственной власти. Когда посыльные из далеких стран принесли ему глиняные таблички, написанные на вавилонском — письма, адресованные ему иностранными Царями — она следила, чтобы он читал их вслух очень внимательно, и обсуждала их содержание. Она рассказала ему об авторах этих посланий то, что знала из своего многолетнего опыта. «Смотрите, — сказала она, указывая на последние строчки письма от Тушратты, Царя Митанни, — даже поздравляя Вас с Вашим вступлением на престол, он не забывает попросить золота. Однако он мне нравится. Со времен Вашего дедушки его семья была связана с нашей. Его скорбь по Вашему отцу искренна. Он любил его и любит Вас»

«Так значит Царь Вавилона любит меня?»

«Конечно, — ответила Тия с некоторой иронией, — он занимается постройкой нового храма каждый раз, когда пишет Вам и нуждается в золоте, чтобы закончить его. Но он безопасен». А затем продолжила, напоминая сыну о царе Малой Азии, посол которого ожидал своей аудиенции: «Что касается Хетта, то он похож на лукавого старого паука со своей паутиной. Не верьте и половине того, что он говорит. Ему нужны Ваши земли, а не Ваша дружба».

Вскоре ребенок привык быть "добрым богом" Египта, как называли всех фараонов, и воспринял свои возвышенные обязанности всерьез. Это было так, как если бы все во дворце и за его пределами, регулярно внушали ему мысль о его божественном происхождении. Высшие должностные лица, министры и генералы, делегаты из провинций и иностранные посланники склонялись до земли, как только он появлялся, и обращались к нему как к одному из бессмертных. Если бы он шел по улице, целый ряд глашатаев предшествовал бы ему и объявлял о нем, а люди ложились бы прямо на землю лицом в пыль, в то время как он проезжал мимо них в своей великолепной повозке, на троне, инкрустированном драгоценными камнями. В самом деле, когда по таким торжественным случаям он сидел, облаченный в самые красивые драгоценные камни и с блестящей Царской тиарой на голове, он действительно блистал как молодой бог.

Он также стал менее свободным, чем прежде. Давняя традиция установила последовательность его повседневными делам. Но и этикет, и пышность двора были слишком хорошо известны и слишком естественны для него, чтобы быть скучными или слишком приятными. Только временами, когда он позволял себе расслабляться, он все больше предпочитал компанию своей собственной души. В жаркие часы дня, отдыхая на своем ложе из слоновой кости, он часто смотрел на небо, так, как делал это прежде. И так же, как и тогда, ему казалось, будто он тает в далекой бездне из небытия и света, как будто окрашенные стены его комнаты и весь мир исчезали, и не было ничего, кроме бездонного неба и него самого. Свет и душа были единым целым. Через узкое окно вверху стены лучи всемогущего солнца тянулись вниз по полутемной комнате. Они ласкали обнаженное тело молодого фараона. Как будто через их светящиеся прикосновения, тонкие как любовь, он чувствовал трепет жизни, которая поддерживает весь мир, звезды и Млечный Путь. И он был счастлив.

С тех пор, как однажды его сердце восстало против жестокости Амона, молодой фараон разлюбил великого бога Фив. Он преклонялся перед солнцем под разными его именами и под тем, что было известно в священном городе Óн, где стоял его самый древний алтарь. Фараон отказался поверить в то, что Амон был еще одним воплощением солнца.

На своей коронации он настоял на том, чтобы его не называли так же, как и других фараонов "верховным жрецом Амона", его должны были называть "верховным жрецом Атона" — диска солнца — за сменой имен в дальнейшем последовало его официальное обозначение. Но его мать, поклоняющаяся диску, решила, что в официальном списке будет лучше использовать более популярное и не такое простое имя бога Óна, и окончательный вариант гласил: «Верховный жрец Ра-Хорахти-Двух-Горизонтов, ликующий на горизонте в имени своем: «Жар Диска». Царица Тия даже добавила к множеству титулов сына "любимого Амоном", в угоду жрецам Фив, потому что была мудрой женщиной, знавшей искусство правления. Молодой фараон протестовал, но было слишком поздно. Официальный список его титулов уже был направлен в письме, написанном от его имени, к губернаторам провинций и вассалам, и вся Империя знала это.

Фараон построил прекрасный храм Атону. На его стенах он был изображен с воздетыми в молитве руками, а солнечный диск над его головой, концами своих лучей касался его рук — рук Атона, а на концах лучей изображался петельный крест "анкх", иероглифический знак, обозначающий слово "жизнь". Часть дохода назначенного бывшими фараонами храмам Амона была переведена в новый храм. И все знали, что Атон стал богом фараона. Жрецы Óна были довольны, но жрецы Фив, слуги бога Амона, разгневались. Они не показывали свое недовольство открыто; они начали шептаться и распространять слухи о фараоне. Но вряд ли кто-нибудь прислушался к ним, народ любил своего фараона, и ему было все равно, какому богу покланяться до тех пор, пока было достаточно кукурузы, и жизнь была легкой. Кроме того, сам фараон, хотя и выступал за Атона, других богов не отрицал и не преследовал.