Радиус взрыва неизвестен - [5]

— Да вы еще совсем младенец! А небось думаете удивить мир своими статьями.

Это неверие в скрытые силы до того обидело Чашина, что он невольно напомнил:

— Вы ведь, Иван Иванович, тоже недавно работаете в газете…

Коночкин склонил свой бильярдный шар к плечу и пронзительно взглянул на Чащина.

— У меня, молодой человек, совсем другие функции. Я контролирую и руковожу! — холодно сказал он. — А знание людей дается только жизненным опытом. Вот вы, например, я вижу, уже успели перепланировать всю газету. Местный материал, решили вы, лучше вынести на первую страницу, а на второй странице присмотрели место для своих творений? Так ведь?

Это мгновенное проникновение в самые тайные мысли было столь поразительно, что Чащин даже вспотел. Впрочем, Иван Иванович как будто не заметил его волнения. Вынырнув из таинственной глубины, в которой он покоился за столом, он написал что-то на документах Чащина и сказал:

— Ну вот, приказ будет отдан сегодняшним числом, так что считайте себя на работе. Сообщите секретарю редакции товарищу Бой-Ударову, что вы наш новый сотрудник. С остальными товарищами познакомитесь по ходу дела.

Чащин почтительно склонился к столу, чтобы выразить заветнейшую свою мечту, но Иван Иванович снова самым таинственным образом проник в его мысли и не дал сказать ни слова:

— И не думайте! К фельетонам вас никто не подпустит! Очерки пока будут писать тоже другие! Идите в отдел писем!

Эта удивительная проницательность совсем сразила Чащина. Он так и не сказал речи, которую готовил с того самого дня, как получил диплом, — почти полгода! А сколько в ней было отшлифованных образов, риторических приемов, метафор и сравнений! Вместо этого молодой человек вышел, пятясь чуть ли не задом, во всяком случае, боком, чтобы не потерять из виду этого кудесника, вновь нырнувшего в глубины своего служебного священнодействия и, кажется, успевшего забыть о новом сотруднике.

Гущин все стоял за дверями. Увидев лицо своего приятеля, он всплеснул коротенькими ручками и воскликнул;

— Отдел писем? Я так и знал! И о фельетонах сказал? И об очерках? О том, что все это будут делать другие?

— Сказал! — мрачно подтвердил Чащин.

— А ты и раскис?

— Как видишь!

— Ах я, дурак, забыл тебя подготовить! Он же это каждому говорит!

— Теперь уже поздно! — грустно ответил Чащин.

— Ну ничего, — попытался утешить его Гущин. — В отделе писем тоже попадаются интересные материалы. А потом приедет редактор, поговоришь с ним…

— Когда он еще приедет!

— Когда-нибудь да приедет, — утешил Гущин. — Ну, пошли, что ли?

В это время открылась дверь кабинета, и Коночкин появился в ней, как в раме собственного портрета. В руке он держал пачку бумаг.

— Редактора ждать не к чему, — категорически, как и все, что он произносил, сказал Коночкин. — Вы уже пятнадцать минут состоите сотрудником редакции, а что вы сделали за это время? Или я один должен работать за всех? Вот сделайте обзорный материал по этим письмам. Пятьдесят строк. Без «я», без «мы», без природы! Ясно?

— Слушаю! — ответил Чащин. Он уже не мог скрыть своего страха перед провиденциальными способностями заместителя редактора, и тому это, кажется, польстило. Схватив письма, Федя кинулся в тот темный угол коридора, где еще в начале знакомства с редакцией заприметил вывеску «Отдел писем». Остановился он только у двери. Тут его и нагнал Гущин, саркастически прошипевший:

— Так. Значит, будешь писать очерки, фельетоны и терзающие душу статьи? Эх, ты!.. Ты бы еще бегом побежал!

Федя понял, что приятель мстит ему за то, что поверил было в некую особенную судьбу его, Чащина.

Гущин посмотрел на приятеля, махнул рукой и ушел.

Чащин шагнул в темную комнату отдела.

3

Товарищ Бой-Ударов тоже не очень понравился Чащину. Он, не стесняясь, вызвал нового сотрудника телефонным звонком, словно курьера.

Чащин увидел перед собой худого человека с седыми кудрями, падающими чуть не на плечи. Бой-Ударов перелистал его документы — Чащину вдруг стало стыдно, что их еще так мало, — взглянул на него глубоко посаженными серо-стальными глазами и спросил:

— Ну-с, какое у вас призвание? Исполнитель? Организатор?

Чащин недоуменно уставился на него, после чего Бой-Ударов пожал плечами и сказал словно про себя:

— Реагаж слабый. Придется учить.

Лицо его поскучнело, он придвинул к себе ворох гранок и, чиркая там и тут красным карандашом, заговорил:

— Во всякой рукописи главное — краткость и мысль. Газетчик не имеет права уподоблять себя Льву Толстому! Вот видите, автор этой корреспонденции совершил ошибку именно такого рода…

Разговаривая, Бой-Ударов исчеркал гранку так, что она превратилась в подобие цветного ковра. Тут он отложил гранку и, тыча в нее карандашом, продолжал инструктаж:

— Автор написал отчет о футбольном матче между швейниками и пищевиками на шести страницах. В отделе сократили: осталось три. Потом этот перл творения попал ко мне. Смотрите, что от него осталось… — Тут Бой-Ударов принялся тыкать карандашом в отдельные строчки, видневшиеся среди красно-синих разводов ковра: — Раз, два, три… Три строки. Что состязание состоялось и что победили пищевики. Понятно?

Нельзя сказать, чтобы этот наглядный урок произвел на Чащина хорошее впечатление. Ему почему-то прежде всего подумалось, что и его будущие статьи попадут в руки Бой-Ударову… И сразу стало холодно…