Радиус взрыва неизвестен - [22]

Репортер вдруг исчез, словно провалился сквозь землю. Но Чащину было не легче. Он не принадлежал к тем, кто ищет утешения в чужих бедах. Бой-Ударов бесцеремонно положил руку на его плечо и спросил:

— И как же это вы схлопотали? Решили сразу показать себя и исполнителем и организатором? Ах, черт, надо было мне с вами побольше поговорить! Что вы намерены делать дальше?

— Работать, пока выговор не снимут и не влепят тому, кто его на самом деле заслужил! — сердито сказал Чащин. — А потом работать без выговора.

— Ого, да у вас, я вижу, зубы-то прорезались. Интересно, интересно! И кто же, по-вашему, заслужил этот выговор?

— Выяснится потом, — недружелюбно ответил Чащин.

Он все никак не мог понять, руководит Бой-Ударовым сострадание или подлинный интерес газетчика к своему делу. Сам Чащин прежде всего подумал бы о газете. Но Бой-Ударов продолжал бесцеремонно разглядывать его, ничем не показывая своих подлинных мыслей.

Вдруг кто-то воскликнул:

— Товарищ Бой-Ударов, а последний-то параграф еще смешнее! Его в Камыш-Бурун отправляют!

Бой-Ударов присвистнул, наклонился пониже, потом выпрямился и повернул Чащина лицом к доске приказов:

— А ну-ка, изучайте!

Чащин вновь обратил свой взгляд на приказ. Он был написан кратко и резко, вполне в том наполеоновском стиле, который был ему уже ясен из резолюций на письмах. Параграф первый гласил:

«Сотруднику отдела писем Чащину Ф. П. за грубую ошибку, выразившуюся в путанице адресов и ошельмовании честных работников советского учреждения, объявить выговор с предупреждением».

В последнем параграфе, после всяких распоряжений уборщицам и напутствий отпускникам, было написано:

«Сотрудника отдела писем Чащина Ф. П., изъявившего желание участвовать в творческой работе, командировать в Камыш-Бурун для освещения героических подвигов колхозных рыбаков на лове дельфинов. Срок сдачи первой корреспонденции — 25 апреля…»

Чащин молча скривил губы. Коночкин шел навстречу его желаниям. Но на все давал три дня. Хорошо, если в этом неведомом Камыш-Буруне есть телефон, а если нет? Тогда второго выговора не избежать.

Он медленно поплелся к себе, опустив буйную голову. Толпа расступилась, как будто он уже стал отверженным. Сворачивая в свой закуток, он услышал шаги и звучный голос Бой-Ударова:

— Молодой человек, зайдите-ка ко мне!

Бой-Ударов сел за стол, кивнул Чащину на стул, рассеянно осмотрел лежащие ворохом гранки и оттиски снимков, сдвинул все это на угол, оперся подбородком на руки и сказал:

— Рыбаки в Камыш-Буруне ждут сейнера. На лов они выйдут еще не скоро. Как вас угораздило попасть в эту историю?

Чащин почувствовал, как пол под ним начал покачиваться. Все стало ясно. Коночкин искал предлог для скорейшей расправы с неугодным ему работником. Федор промямлил что-то о том, что он не хотел никого обижать, что просто факты письма о Мылотресте сошлись с непорядком в Мельтресте, это его и погубило…

— Да вы что, совсем без памяти? — сердито спросил Бой-Ударов. Когда он сердился, то на щеке у него начинал прыгать живчик и рот искривлялся в иронической усмешке. — Эк напугал вас наш Коночкин! — почти брезгливо продолжал он. — Ведь если факты совпадают, так надо ударить сразу по обоим горе-руководителям, только и всего!

Эта простая мысль совсем не приходила на ум Чащину. Он удивленно смотрел на Бой-Ударова, а тот, машинально придвинув гранки к себе, уже углубился в них. Чащин кашлянул. Бой-Ударов оторвался от своей работы.

— Будем надеяться, что Коночкин не успеет вас скушать, — хмуро сказал он. — Прежде чем ехать в Камыш-Бурун, побывайте в Рыбтресте, напишите о нем небольшую корреспонденцию и сдайте немедленно. Тогда у Коночкина не будет официального повода для нового выговора. А там, глядишь, и о дельфинерах успеете написать. Да присмотрите за собой, а то получите аберрацию зрения, что для газетного работника совсем ни к чему…

— Что это за аберрация? — удивился Чащин.

— А такая, — холодно произнес Бой-Ударов, — когда иной журналист ищет только то, что похуже, а на хорошее не обращает внимания. Это может привести если не к полной слепоте, так уж к политической близорукости обязательно. Вот, например, тот же Камыш-Бурун… Если рассматривать поездку туда только с той точки зрения, что Коночкину угодно вас отправить в тартарары, тогда из этой поездки можно сделать один и вполне определенный вывод. Ну, а если вспомнить, что в Камыш-Буруне в настоящее время сидит в ожидании сейнера рыболовецкая бригада, соревнующаяся за звание бригады коммунистического труда, тогда и точка зрения будет иная. Например, я бы сначала выяснил: а почему сейнер для дельфинеров до сих пор не отправлен? Кому выгодна эта затяжка? А если никому не выгодна, так кто боится подписать нужные документы? А если никто не боится, так почему они до сих пор не подписаны? Если вы такую заметку сдадите мне завтра, так она появится на газетной полосе, если бы даже товарищ Коночкин очень не хотел ее видеть. Тем более что заместитель редактора газету читает только в полосах, когда многое проходит мимо глаза… И не думайте, что Коночкиных много, а вы единственный борец за правду. Все наоборот, товарищ Чащин, все наоборот!