Радиосигналы с Варты - [8]

— Верю. Но ты, видно, еще не до конца все понимаешь. Жизнь — это самое дорогое, что есть у человека. Ты читал книгу Николая Островского?

Некоторые места этой известной книги с красивым и мужественным названием «Как закалялась сталь» Макс знал почти наизусть. Он кивнул, не понимая еще, куда клонит его собеседник.

— Видишь ли… примерно о том же я говорил с твоим товарищем, Фрицем. Вы радисты, а это очень ответственно. Твой товарищ думает так же, как и ты, но считает, что в любой обстановке надо учитывать и необходимость риска, потому что слепое мужество порой безрассудно и опасно. Он считает, что каждый должен иметь в себе силы и мужество погибнуть один, если этим он спасет остальных.

— Да, я понимаю это, — сказал Макс, — мы с Фрицем еще в школе часто говорили о моральных проблемах и пришли к единому мнению. Но я думал, что мой ответ исчерпывает и этот вопрос.

— Ну что ж, хорошо, что мы поговорили об этом еще раз. — Вильгельм Пик откинулся в кресле назад. Свет упал на его седые волосы и потемневшее лицо с густой сетью морщинок под глазами. Затем он улыбнулся, хотя лицо его оставалось серьезным. — Быть мужественным — значит отдаваться порученному тебе делу с ясной головой и неиссякаемым терпением до конца, до тех пор, пока в тебе теплится жизнь. Речь идет не о каком-то второстепенном качестве характера, которое человек может иметь или не иметь. Пойми и запомни раз и навсегда: мужество — это неотъемлемая часть нашего коммунистического сознания.

ПРОЩАНИЕ С МОСКВОЙ

Время начала операции, назначенной на 23 августа, быстро приближалось. Ни один из товарищей в последнюю неделю перед отлетом не мог пожаловаться на нехватку работы. Все были заняты: получали то военную форму и гражданское платье, то оружие, радиоприемники, продовольствие, медикаменты и перевязочные средства. В их квартире собралось огромное количество вещей. В багаж входили и два тяжелых мешка с листовками, и связки газеты «Фрейес Дойчланд», и пропагандистский материал НКСГ, который должен рассказать правду жителям городов и деревень по ту сторону фронта.

Все это нужно было упаковать компактно и тщательно, чтобы ничего не повредилось при сбрасывании с самолета. Обоим радистам, Максу и Фрицу, предстояло еще поработать: выучить наизусть шифры и время выхода в эфир.

В свободную минуту они все чаще мыслями обращались к своим семьям. Даже их родственники, жившие в Москве, на Урале или в Казани, не знали, что они привлечены к выполнению боевого задания, которое хранится в строгой тайне.

Спутница жизни Андре сама была политическим деятелем. Она, разумеется, догадывалась, куда он отправляется, и понимала его без слов. Макс в последние часы навестил своих родителей и подругу. Он и Лидия знали друг друга уже несколько лет. Их школьная дружба незаметно переросла в любовь. Чем ближе подходило время разлуки, тем сильнее становилась их взаимная привязанность. Они не могли этого объяснить, но оба чувствовали, что это расставание для них означает одновременно прощание с юностью. Они говорили о том, что обязательно встретятся после войны, но их мечту о совместной жизни омрачала тень предстоящей разлуки.

Семья Вилли тоже жила в Москве. Своя истинные чувства к жене он скрывал за занятостью и каждодневными разговорами, обычными между супругами, один из которых надолго куда-то уезжает. Когда Вилли вечером уходил домой, Фриц оставался в квартире один. И тогда мысли его невольно устремлялись в Казань, к жене и детям. Он мысленно видел Веру сидящей в маленьком домике родителей, погруженную в грустные мысли о нем. С трудом ему удавалось отогнать от себя эти мысли. «Не беспокойся, — написал он ей, — даже если ты не убудешь ничего слышать обо мне месяцы и годы…»

Эрнст отыскал в «Правде» стихотворение Константина Симонова, глубоко взволновавшее его. Оно называлось «Жди меня».

…Жди, когда из дальних мест

Писем не придет.

Жди, когда уж надоест

Всем, кто вместе ждет…

Он переписал стихотворение на отдельный листок и отослал в последнем письме жене и сыну. С этого момента для него и остальных больше не было почты. Каждый как бы прервал свою личную жизнь на неопределенный срок.

Незадолго до отлета всех членов группы пригласили к Георгию Димитрову. Он ждал их в старом здании недалеко от площади Пушкина. Пламенный коммунист, закаленный трудностями и превратностями политической борьбы, он хотел лично убедиться в том, что немецкие товарищи хорошо подготовлены и снаряжены.

Сосредоточенные и нетерпеливо ожидающие встречи с Димитровым, друзья шли к нему на прием. Этот день, как и весь август 1944 года, был теплым и солнечным. Деревья на бульварах и площадях были покрыты густой зеленью. Над городом высилось ясное голубое небо, такое чистое и мирное, что трудно было представить себе, что где-то на фронтах сейчас сражаются и умирают люди.

В приемной группа ожидала недолго. Ровно в 14 часов в комнату вошел Георгий Димитров, пожал каждому руку и пригласил сесть за овальный стол, вокруг которого стояли стулья и софа. Комната была обставлена просто и скромно. В ней царила атмосфера деловитости и непринужденности. По поведению Димитрова, по тому, как он закурил трубку и откинулся на спинку стула, было видно, что он решил уделить беседе достаточно времени.