Радиоактивный ветер - [86]

— Что скажешь, майор?

— Васильев… Нужно было сразу тебя пристрелить…

— Так что же помешало, товарищ майор? Поводок натянули слишком сильно и приказали взять живьём? Непрофессионально, Леонид Михайлович, со мной такой номер не проходит, вы-то должны были запомнить.

— За живого… — Майор забился в приступе кровавого кашля, выхаркивая ошмётки разорванного нутра себе на грудь, — Предложили больше втрое… Почти всё получилось…

— Старик Хоттабыч в таких случаях говаривал, что чуть-чуть не считается. Кто заказал, можете рассказать или дальше танцевать будем?

— Не выйдет… Я почти труп… А если буду молчать, жена получит компенсацию… Нет, Васильев, не договори… — Новый приступ кашля сделал лицо майора, почти синим, — Не договоримся, помолчу лучше…

— Не думаю. Все мы чему-то учимся. Я вот тоже кое-что новое узнал, уже здесь. Пытать тоже можно по-разному, только на этот раз жена точно ничего не получит. Давай так: говоришь всё, и я сам перечислю деньги твоей семье; молчишь — узнаю, что хочу и так, но тогда твои родственники ждут милости от твоего нанимателя, а он тебя кинул, майор. Зверски кинул. Время у тебя на исходе, что решаешь?

— Нет. — Сказано это было твёрдым голосом, но лицо дрогнуло. У обречённых людей, а тем более у умирающих и знающих этот факт наверняка, очень сильно обостряется интуиция. Поэтому майор точно чувствовал, что я действительно знаю способ вынуть из него то, что мне было нужно.

— Ну, тогда извини. Время поджимает, поэтому без нежностей: нет времени на психологические этюды. — Я достал пистолет и дважды выстрелил в голову контуженого бойца. Помочь ему всё равно было уже нельзя, бросать же скорбного разумом на съедение падальщикам мне не хотелось. Тот испустил тихий, еле слышный выдох, какой бывает только у умирающих и так и остался сидеть, удерживаемый конструкцией костюма.

Потом я просто стал слой за слоем снимать память майора и… Наткнулся на стену огня… Опалило. Но Дар выручил и на этот раз… Как сквозь смертельный жар, я пробирался сквозь грамотно поставленную блокаду и… увидел незнакомого человека в полевой натовской форме дорогой, офицерской, но без привычных знаков различия. Седые, собранные в хвост волосы. Кустистые брови, глубоко посаженные серые глаза смотрели пронизывающим, проницательным и неприятным взглядом. Он что-то говорил:

«… — Леонид, наши цели вас волновать не должны. Этот человек взял то, что принадлежало нам и вот уже несколько месяцев носится по Зоне, постоянно мешая нам работать. Если вы вернёте то, что он украл, и принесёте нам, вы и ваша семья ни в чём не будете нуждаться до конца дней своих. В знак доброй воли, на ваш счёт будут переведены солидные активы уже завтра. Так мы договорились…

Этот голос… Я помнил этот голос… Лес… Расстрелянный конвой и двое наёмников, получающие инструкции по рации:

— Восьмёрка, что у вас?..»

Вот оно значит как! Всё это время я играл против «Монолита». Нашивки на куртке «хвостатого» работодателя явно на это указывали. Им нужен Ключ. Вот почему так трудно и весело живётся в последнее время… Закончив с майором и пристрелив бесполезного уже теперь ловца удачи, я поднялся с земли. Заметно шатало, кружилась голова, снова пошла носом кровь. Изматывает это дело. Да и словленные в броник две пули даром не прошли: «пятёрка» на таком расстоянии могла и пробить пластины, но обе воткнулись рядом, попав в нахлестный стык двух лепестков и застряли там, вогнув пластины внутрь и скорее всего синячина был здоровенный. Хотя армейские глушители и как следствие слабые, дозвуковые пули, это тоже шанс выжить в моём случае и шанс немалый. Будь на мне нечто более старое и лёгкое — сломанные рёбра как минимум…

Псизащиту монолитовцы поставили очень серьёзную и при современных методиках допроса, Ковалёв бы скорее сдох, нежели раскололся. Зато теперь картина полностью прояснилась. Враг обнаружил себя и что важнее всего, пока не знал об этом. Местное сообщество «не-мёртвых героев» и «честных торговцев», сделало меня громоотводом, красной тряпкой для «хвостатого» капитана «Монолита» и его хозяев. До сих пор ведь думают, что тубус с Ключом у меня и пытаются выковырять его любыми способами. С одной стороны это хлопотно и опасно, но с другой, как бы хранит от неожиданной и внезапной смерти. Противник хочет сначала достать Ключ, а для этого нужно точно знать, где я его заныкал. В башне они не шарились и не должны полезть. Во-первых, чтобы не спугнуть, а во-вторых — Ключ может быть имеет свойство проявлять себя только в непосредственной близи от хранителя. Последнее знание пришло как бы со стороны, возможно явившись отголоском снов про Меченого. Старожилы скорее всего готовят акцию по прорыву к камню, подобрали группу, обучили и вооружили её, пока противник бегает за мной в полной уверенности, что искомое именно у некоего бывшего прапорщика в кармане.

Тогда даже мои резкие скачки имеют смысл, и нет повода предъявлять претензии местному паноптикуму в лице Шухова и его приятелей. Сколько раз приходилось быть приманкой и уводить врага по ложному следу. Заставляя его тратить силы, время и ресурсы на то, чтобы кто-то другой смог добраться до цели и выполнить задачу. Тогда кроме счастья и нового смысла жизни, обретённого здесь, в Зоне отчуждения, есть ещё и долг перед теми, кто это всё мне дал. И я способен платить за такие вещи даже кровью, если придётся. Сколько раз приходилось держать на руках умирающих товарищей и единственный вопрос, который всегда мне задавали на последнем вздохе, перед шёпотом «мама», это только: «Братуха, ведь всё было не зря. Правда?..» И я всегда точно знал, что так оно и есть: если воин сражается и побеждает, то остальное, включая его жизнь, не имеет никакого значения. У победы всегда самая высокая цена и если ты готов её заплатить сполна, нет ни страха, ни препятствий на пути к цели. А я готов… Как и большинство тех, кто пришёл сюда в Зону за счастьем и остаётся в живых или погибает, обретая мир и покой, ибо сделал всё, чтобы осуществить то, к чему стремился. При таких высоких ставках в зачёт идёт даже попытка…