Радин - [4]
Дожидаясь зеленого света, Радин почувствовал жажду, которую кофе не мог утолить. Не хватало еще заплакать на перекрестке авениды Диагональ. Проходя мимо стены парка Курсель, выложенной зеркальными осколками, он наклонился к самому крупному осколку, скорчил своему отражению рожу и тихо сказал: я бездарь, я темный человек.
– Северная столица приветствует гостей! – сказал скрипучий голос, и Радин открыл глаза. Дверь купе была приоткрыта, и сквозняк шевелил хризантемы на столике, теперь он разглядел их матерчатые листья, на одном листке сидела божья коровка, совершенно как живая. Проводник прошел по вагону, заглядывая в пустые купе, и рассмеялся, увидев Радина:
– Так и знал, что проспите! Ничего, время есть, собирайтесь не торопясь. Ваш сосед велел вам кланяться.
Радин сел, спустил ноги на пол и огляделся. На столике лежали апельсиновая кожура и перочинный нож, рядом стояла бутылка с водой. Голубой тетради не было. Он проверил сумку, обшарил постель, прощупал батарею под откидным столиком, заглянул под матрас. Некоторое время он стоял, оглядывая купе, чувствуя, как немеют кончики пальцев. В тетради было два года работы, там оставалась всего пара чистых страниц, и он уже приглядел новую в витрине писчебумажной лавки.
Попутчик украл роман? На кой черт ему исписанный кириллицей гроссбух? Радин взял со стола бутылку и залпом выпил теплую воду. Потом он достал куртку из багажной сетки и проверил карманы: документы и бумажник были на месте. В боковом кармане лежала записка, написанная карандашом, он прочел ее несколько раз:
Я взял вашу тетрадь, у меня не было другого выхода. Свяжитесь со мной, когда исполните мою просьбу. Вы немедленно получите свой роман и деньги. Плачу тысячу (1000!). С.
Дальше шли какие-то инструкции, но Радин скомкал записку и швырнул ее на пол.
В полицию идти бессмысленно, скажу, что у меня тетрадку украли, а они скажут vai tomar no cu. Мимо двери прошел проводник со стопкой полотенец, придержав полотенца подбородком, он показал рукой на перрон и подмигнул. Радин взял сумку, поднял смятую записку и вышел на перрон.
И все же в океане, далеко, вспомнил он, оглядывая вокзальную площадь, залитую холодным утренним солнцем, рейс, кажется, идет не так легко! До гостиницы было минут двадцать пешком, и Радин решил позавтракать на набережной. Два года назад там подавали свежую рыбу, а на прилавке стоял бочонок местного пива, почти черного, с кислинкой от жженого солода.
До встречи с директором фирмы оставалось восемь часов. Если и здесь не возьмут, придется уходить на фриланс и сидеть над чужими текстами, над поэмами о сыре, сычужине и молочном сахаре. Или дописывать роман, в конце концов. Но что теперь дописывать? Тетради больше нет, а в лаптопе болтается прошлогодний вариант, унылый, словно заброшенная ферма с торчащим посреди двора колодезным оголовком.
Добравшись до моста, Радин обнаружил, что кантину снесли и поставили фанерный киоск, где продавали картошку с анчоусами. Он купил подтекающий маслом пакет и устроился на парапете, глядя на берег Гайи, сплошь застроенный винными складами. По реке медленно двигался пароходик с туристами. Каждый раз проходя под мостом, капитан подавал сигнал, и пассажиры послушно задирали головы.
Мостов было пять, и самый последний – мост Аррабида – казался едва заметным штрихом, сарматской застежкой на устье реки, золотой изогнутой фибулой. За мостом начинался океан.
Иван
День был такой солнечный, когда она зашла в редакцию на Большой Морской, что казалось, краски выцветают на глазах, стены, бумага, свет из окна, все стало белым, как топленое молоко. Под потолком слабо поскрипывал вентилятор, от этого духота казалась еще плотнее. В полдень все ушли обедать в столовую, я остался один и лежал головой на столе. Дверь хлопнула, и я поднял голову. Она стояла на пороге, маленькая, прохладная, с бритой головой, в мятых льняных штанах.
– Какое у вас тут арктическое лето, – сказала она. – Я принесла объявление, это правильный кабинет?
– Давайте его сюда, – сказал я шепотом.
Любовь, будто простуда, чиркнула по горлу. Когда она села напротив меня и принялась копаться в рюкзаке, жара сразу спала, и лопасти вентилятора тихо зажужжали. Я смотрел на золотую луковицу ее головы, на губы африканского мальчика, на розовое пятнышко между бровями. Я не знал, о чем спросить, чтобы она подняла глаза, и любовался ею тайно, будто карпом в японском пруду.
– Зачем вы так голову побрили?
– У меня были вши, – сказала она, вынимая из рюкзака бумажки, заложенные почему-то в справочник «Лекарственные растения». – В нашей балетной школе недавно были вши, почти у всех, и у меня тоже.
– Так вы танцуете? – Я взял ее бумажки, сунул в папку для субботнего номера, спросил, не хочет ли она мороженого, и она кивнула.
Вернулись наши из столовой, дверь принялась хлопать, загудели принтеры, жара вернулась, и я сразу устал. Потом мы дошли до ее дома и постояли на лестничной площадке, куда свет попадал через грязные витражи, а потом полгода куда-то делись, и началась винтовая португальская лестница, по которой мы побрели, заходя в съемные комнатушки, гарсоньерки с расколотыми биде, и выходя из них с коробками, которых становилось все больше, потому что она помешана на местной керамике, с оленями, похожими на ящериц, а я иногда все же выигрывал и покупал ей дурацкие тарелки.
«Сказки города Ноли» впервые были опубликованы в антологии «Русские инородные сказки» (составитель Макс Фрай), вышедшей в издательстве «Амфора» в 2004 году.
События нового романа Лены Элтанг разворачиваются на итальянском побережье, в декорациях отеля «Бриатико» – белоснежной гостиницы на вершине холма, родового поместья, окруженного виноградниками. Обстоятельства приводят сюда персонажей, связанных невидимыми нитями: писателя, утратившего способность писать, студентку колледжа, потерявшую брата, наследника, лишившегося поместья, и убийцу, превратившего комедию ошибок, разыгравшуюся на подмостках «Бриатико», в античную трагедию. Элтанг возвращает русской прозе давно забытого героя: здравомыслящего, но полного безрассудства, человека мужественного, скрытного, с обостренным чувством собственного достоинства.
Как любой поэт, Лена Элтанг стремится сотворить свою вселенную, которая была бы стройнее и прекраснее нашей, реальной (не скажу справедливей, поскольку справедливость — вещь вряд ли существующая за пределами облегченной беллетристики). Ей это удается. Правда, эта вселенная построена по особым, едва ли применимым в жизни законам; иными словами, за красоту приходится платить. Так: но счет оплачен автором романа. Герой «Побега куманики» стоит в очереди в вечность за своими родичами: князем Мышкиным, Годуновым-Чердынцевым, учеником школы для дураков, пассажиром поезда Москва-Петушки.
Рассказ вошёл в антологию эротической прозы, готовящуюся к изданию в АСТ. Сокращенная версия печаталась в толстом литературном журнале, с вырезанными откровенными сценами.
В этой книге собраны тексты пяти авторов, чьи имена уже известны внимательному читателю антологий и сборников рассказов, составленных Максом Фраем. А невнимательному читателю эти имена, возможно, все еще неизвестны. Это досадное недоразумение следует исправить немедленно. Читайте же.
Роман «Царь велел тебя повесить» включает в себя книгу, написанную шестью годами раньше, но полностью пересматривает и переворачивает ее сюжет. Тайна гибели старого друга, история безысходной любви и разорения фамильного дома наполняются новым смыслом, герои, прежде молчавшие, обретают голос и дают ключевые показания. Костас Кайрис – вечный странник, тартуский студент, лиссабонский наследник – попадает в тюрьму за убийство, которого он не совершал. В письмах из камеры он распутывает, казалось бы, безнадежные узлы своей жизни.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Настоящим бухгалтером может быть только тот, кого укусил другой настоящий бухгалтер».
Это не дневник. Дневник пишется сразу. В нем много подробностей. В нем конкретика и факты. Но это и не повесть. И не мемуары. Это, скорее, пунктир образов, цепочка воспоминаний, позволяющая почувствовать цвет и запах, вспомнить, как и что получалось, а как и что — нет.
Роман о реально существующей научной теории, о ее носителе и событиях происходящих благодаря неординарному мышлению героев произведения. Многие происшествия взяты из жизни и списаны с существующих людей.
Фима живет в Иерусалиме, но всю жизнь его не покидает ощущение, что он должен находиться где-то в другом месте. В жизни Фимы хватало и тайных любовных отношений, и нетривиальных идей, в молодости с ним связывали большие надежды – его дебютный сборник стихов стал громким событием. Но Фима предпочитает размышлять об устройстве мира и о том, как его страна затерялась в лабиринтах мироздания. Его всегда снедала тоска – разнообразная, непреходящая. И вот, перевалив за пятый десяток, Фима обитает в ветхой квартирке, борется с бытовыми неурядицами, барахтается в паутине любовных томлений и работает администратором в гинекологической клинике.
Известный украинский писатель Владимир Дрозд — автор многих прозаических книг на современную тему. В романах «Катастрофа» и «Спектакль» писатель обращается к судьбе творческого человека, предающего себя, пренебрегающего вечными нравственными ценностями ради внешнего успеха. Соединение сатирического и трагического начала, присущее мироощущению писателя, наиболее ярко проявилось в романе «Катастрофа».