Радикалы и минималисты - [50]
Не менее прихотливой была работа режиссера со звуком и с актерами. Сюжет пронизан популярной музыкой начала 70-х – мелодиями Боба Дилана и Элтона Джона. Режиссер открыл новую звезду в лице Эмили Уотсон, не побоявшейся жестких, прежде всего в психологическом смысле, эротических сцен и крупных планов (другие кандидатки на это не решились и выбыли из игры). В результате возник фильм эмоциональный и мощный, в равной степени прельщающий интеллектуалов и «раскалывающий» широкую публику, вызывающий острые богословские дискуссии и просто зрительские споры.
Католик по вероисповеданию, Триер в начале своей «не слишком долгой религиозной карьеры» предпочитал сюжеты с предпосылкой «зло существует». В новой картине эту точку зрения представляют религиозные фундаменталисты: за ними стоит традиция крестовых походов и инквизиций. Бесс же олицетворяет простую, детскую, почти языческую веру в Бога – и Триер оказывается на ее стороне. Теперь для режиссера важно, что «добро существует», а «детская» вера Бесс трактуется в сущности как более зрелая. В ситуации кризиса конца века Триер сделал настоящий творческий рывок в завтрашний кинематограф. Не только религия становится у него материалом для кино, но само кино оказывается чем-то вроде религиозного ритуала.
Спустя два года после «Рассекая волны» Триер опять появился в Канне. Правда, он не пришел на собственную пресс-конференцию и укрывался от сторонних глаз в соседнем Антибе, куда пригнал свой трейлер. Когда синий микроавтобус с надписью «Идиоты» (точно на таком же ездят герои одноименного, представленного в конкурсе фильма) подрулил к лестнице фестивального дворца, свершилось невероятное: величественный и неприступный Жиль Жакоб, художественный директор фестиваля, самолично спустился с лестницы, чтобы приветствовать Ларса фон Триера. Жакоб не снисходил до этого даже ради самых ярких голливудских звезд.
В противоположность киношлягеру «Рассекая волны», «Идиоты» лишены масскультовых и мелодраматических подпорок, а коллективный эксперимент, который проводят герои, каждый «в поисках внутреннего идиота», разрушает все мыслимые табу, демонстрируют крайнюю степень психологической агрессии. Чтобы раскрепостить своих исполнителей и вдохновить их на сеанс группового секса, Триер в первый же день явился на съемочную площадку голым. Резко отличаясь по форме от предыдущего, новый фильм связан с ним общей темой женской жертвенности: «Идиоты» образуют сердцевину новой трилогии режиссера под названием «Золотое сердце».
В середине 90-х в качестве лидера «нового левого», «радикального», «идиосинкразического», «антибуржуазного» кино Триер создал кинокомпанию по производству порнофильмов, а также возглавил коллектив киноавторов под названием «Догма 95». Они подписали манифест кинематографического целомудрия, диктующий правила, по которым намерены теперь делать кино. Манифест полон сознательных ограничений и запретов. Кинематограф не должен быть индивидуальным! – утверждают авторы «Догмы» с восклицательным знаком. Сегодняшнее кино должно использовать «технологический ураган», делаться в цвете и на широком формате, но при этом не быть жанровым (никаких перестрелок), не уходить от актуальной жизни ни исторически, ни географически, воспроизводить реальность «здесь и сейчас» на натуре, без фальшивых декораций и светофильтров, с помощью подвижной ручной камеры, и даже фамилии режиссера не должно стоять в титрах. Все это явно идет вразрез с опытом и характером личности самого Триера, требует подчинения автора коллективистскому, почти военному уставу.
Вторым «подписантом» манифеста стал Томас Винтерберг, младший соратник Триера: его семейный гротеск «Торжество» получил приз в Канне. «Догма» стала невероятно модной, всюду печатались списки ее новых проектов. Плодились сенсации: классик американского авангарда Пол Морриси присоединился к «Догме»! В рамках «Догмы» экранизирует стриндберговскую «Фрекен Юлию» американец Майк Фиггис! В Венеции была показана «Догма-6» под названием «Джульен-осленок» режиссера Хармони Корина – американский аналог «Идиотов».
«Идиоты»
Авторы «новой волны» бунтовали в середине века против буржуазно-клерикального «папиного кино», инициаторы «Догмы» попытались вернуть в конце столетия религиозную чистоту и ритуальность эмоций. Но и те и другие обращают кинематограф к реальности, отвергают отрепетированную условность. Первым это сделал неореализм, потом «новая волна». «Догма» уже в наше время сыграла аналогичную роль, став реакцией на засилье коммерческого и на чрезмерный эгоцентризм авторского кино. Это был выход из тупика постмодернизма, оккупировавшего мозги кинематографистов. Это было возвращение кинематографа к своим онтологическим истокам. И если бы не было Триера и «Догмы», их следовало бы придумать.
В те годы в копенгагенском офисе Триера посетителей встречала секретарша-трансвестит. И если «Догма» действительно означала возврат к реальности и естественности, то это уже была новая реальность и новая естественность, которые имеют мало общего с прежними. Это была также мощная и чрезвычайно успешная художественная провокация. Она показала молодым кинематографистам всего мира, что талант и выдумка важнее бюджета. Она принесла провинциальному датскому кино международное признание, вдохнув новую энергию даже в ремесленников старшего поколения и дав шанс проявить себя задыхавшимся от рутины актерам. Она раскачала лодку в застоявшейся воде. И быстро стала сдавать свои позиции. Коллективное движение увяло, а его основоположник Триер остался, как, в сущности, и был, одиноким гением. Неважно, выдумал он «Догму» из тщеславия, ревности к призам и голливудским бюджетам, эстетического чутья или хулиганского личного каприза. «Догма» родилась. И стала жить без Триера. А он без нее.
