Радиант - [5]

Мое сердце учащенно забилось, и все в вагоне померкло, и остался только он. Я должна отвести взгляд. Должна напомнить себе, что он разбил мое сердце. Он назвал меня ребенком. Я сказала некоторые вещи, которые не должна была говорить. Я погорячилась. И когда вновь вернулась, он исчез.

Ни звонков. Ни электронных писем. Ни обычных писем. Все исчезло. Я ничего не слышала от него в течение года.

Я напоминаю себе, что злюсь на него.

Но он улыбается мне.

Клара переводит взгляд, полный любопытства, с меня на него. Тепло дошло до моего лица. Воздух становится горячим и тяжелым и начинает давить.

Думаю, я должна выйти из этого поезда. Я стараюсь держать голову прямо, пытаясь показать, что мне все равно, но он сковал меня своей улыбкой, на которой написано приглашение. Я встала, когда поезд начал замедляться и сказала:

- Давай выйдем. Здесь воняет.

И вдруг в мой голове возникает изображение зеленого дивана в его квартире, наполненной светом, льющимся через окно, запах льняного масла, шероховатость ткани на моей коже. У меня кружится голова от того, как сильно я хочу вернуться назад в тот момент. Я вновь смотрю на него. В его глазах вспышка неопределенности, которая делает его похожим на маленького мальчика, которым он не является. Он скучает по мне. Он хочет увидеть меня. Он хочет большего, чем просто увидеть меня.

Он улыбается.

Я не улыбаюсь в ответ. Поезд останавливается, и мы с Кларой выходим. Я чувствую, что во всем мире совсем не осталось воздуха для дыхания, и я замедляю шаг. Клара тащится за мной с вопросами, которые не задает, и на которые я не хочу отвечать.

Но я знаю, что пойду к нему позже. Не похоже, чтобы у меня был выбор. В мгновении ока я вновь оказываюсь на улице, тихонько закрывая дверь позади меня, так как не хочу, чтобы Нонна узнала о моей тайной ночной отлучке.

Клара знает. Она не может ничем помочь, она проснулась, когда я ускользнула. Но она собирается получить ответы, и я собираюсь, в конце концов, дать некоторые из них.

Но не сегодня.

Метро закрыто. Я должна пройти пешком половину Рима, но мне все равно. Я знаю путь наизусть. Наизусть - такое смешное выражение. Мое сердце знает правильный путь.

Я шла и шла. Я спотыкаюсь на испанской лестнице, которая такая красивая и светится в темноте. Большие горшки с розами и азалиями выстроились по краям, внизу слышится фонтан. Я люблю это место больше чем какое-либо другое в Риме, и я избегала его все лето, потому что оно напоминает мне о нем.

Какой-то пьяный мужчина звал меня на итальянском языке: «Иди сюда, красавица, и присоединись ко мне». Он был безвредным. Я могла нокаутировать его за две секунды, но в тот момент я решила бежать.

Я не остановлюсь, пока не достигну его квартиры.

Через минуту я стою у его двери, полная беспокойства. Из-за того, что я заблуждалась. Из-за того, что это не было приглашением, что я прочитала в его глазах. Из-за того, что он был просто вежливым, со старым «привет, бывшая подружка, хорошо выглядишь» выражением на лице, и ничего больше.

Это то, кем я была? Его бывшей? Это казалось таким неправильным словом, потому что он никогда не был моим парнем на самом деле. Он был моим миром, но не моим парнем. Быстрее, чем я смогу придумать причину, чтобы уйти, я стучу.

Он открывает дверь немедленно, словно ждал, держа руку на дверной ручке.

Мы смотрим друг на друга. На нем надето то же самое, что было в поезде: белая рубашка и брюки цвета хаки, но рубашка расстегнута, открывая вид на его гладкую коричневую грудь. Он оживший Давид Микеланджело. У него есть все, что я помню: темные, слегка смазанные маслом кудри, его прекрасное, почти нежное лицо, шоколадные глаза, которые заставляют меня чувствовать, что я тону, не в состоянии получить достаточно воздуха, когда он смотрит на меня так. Кажется, он рад меня видеть. Как будто он хочет меня. Я задыхаюсь, пытаясь сказать что-то остроумное, потому что он любит, когда я остроумна, но мне не хватает воздуха. Так что я сдаюсь не в силах сказать ни слова, а потом буквально набрасываюсь на него.

Он ловит меня за талию, когда наши тела сталкиваются. Наши губы соединяются. Я хочу прикоснуться к нему сразу во всех местах, чтобы убедиться, что он настоящий, а не плод моего богатого воображения, не воспоминание. Он здесь. Он снова мой. Мой гнев ушел.

- Ты придурок, - шепчу я, когда он позволяет мне вдохнуть воздух. - Ты разбил мое глупое сердце.

Он проводит пальцем по моей щеке, добирается до уголка рта и поглаживает нижнюю губу, на которой уже чувствуется синяк и припухлость. Я останавливаю его палец, и он улыбается, но его темные глаза серьезны.

- Анжела, - сказал он, словно беспокоился обо мне. - Ты знаешь, ничего не изменилось. Я не могу дать тебе больше, чем это.

- Я не хочу ничего большего, чем это, - говорю я.

Ложь, и он знает это. Но мне все равно. Я буду играть в эту игру, если это значит, что я смогу видеть его.

- Анжела, - вновь сказал он, и я дрожу от звука своего имени на его губах, словно это волшебное слово или молитва. Я останавливаю его вопросы поцелуем и толкаю дверь, чтобы она закрылась.

Мой первый поцелуй произошел на вечеринке по случаю дня рождения в восьмом классе. Типично, я знаю.