Радиальная симметрия - [3]

Затем в холодильнике неожиданно появился милицейский наряд с требованием немедленно открыть дверцу и впустить представителей власти в квартиру. Напуганный больной пододвинул к холодильнику шкаф и кухонный стол. Милиционеры били сапогами в дверцу холодильника минут двадцать, матерились и грозили, что будут стрелять через дверь, если им не откроют. Затем больной услышал из холодильника треск милицейской рации. Сержанта Петренко вызвали и велели немедленно прибыть по названному адресу, где произошло убийство. После этого наряд быстро уехал на мотоцикле "Урал", судя по звукам, доносившимся из холодильника "Смоленск".

Часа через два больной почувствовал сильную усталость и голод и решил, что можно наконец отодвинуть шкаф и стол и вынуть из холодильника бутылку кефира и яйцо. Он распахнул дверцу, заглянул внутрь холодильника и в тот же момент увидел там прыщавую девицу с ярко накрашенными ногтями, выкрашенную пепельной блондинкой. Девица растянула в улыбке губы, накрашенные дешевой помадой кричащего цвета, вульгарно растопырила острые коленкн из-под джинсовой юбки, а затем протянула блокнот и авторучку и попросила автограф...

Далее соседи увидели больного, переваливающего холодильник "Смоленск" через перила балкона. Падая с пятого этажа, холодильник пробил крышу стоявшего под самыми окнами металлического гаража и разнес вдребезги мотоцикл "Ява-350", принадлежащий сыну директора овощебазы, который проживал в соседнем подъезде. Директор овощебазы опытным взглядом оценил ситуацию, восстановил траекторию полета и ее исходную точку и вызвал необходимые спецслужбы.

Обоим мужикам я поставил алкогольный психоз и положил под капельницу.

Итак, вы теперь сами видите, что случиться с психически больными может довольно много всего, но все же вариантов при этом гораздо меньше чем в терапии. Да и лечение у нас разнообразием не балует. Нейролептики замечательная вещь для установления в больнице покоя и тишины. Но вот сами по себе они гадость преизряднейшая. Один аминазин чего стоит! Лично я, если сойду с ума, аминазин пить не буду, потому что я знаю, что это такое - видел на больных. Если будут пихать его мне в рот насильно - буду орать, драться, кусаться и плеваться. Если мне попытаются его вколоть - сломаю шприц и поубиваю всех вокруг. И не только аминазин, а и любые другие нейролептики я тоже пить не буду. Потому что они убивают личность. Без остатка. Превращают человека в неодушевленный предмет, в овощ. Уж лучше я буду больной, сумасшедшей личностью, чем плюканским кактусом в оранжерее планеты Альфа. Пусть меня лучше сразу убьют или транклюкируют, но аминазина я пить не буду. Никогда!

При этом я хорошо понимаю, что если со мной действительно случится беда, аминазина мне не миновать. Не выпью, так вколют, невзирая на все мои сопли и вопли протеста. Слава Богу, я пока психически вполне здоров, но вообще говоря, радоваться в жизни особо нечему...

Да и почему, собственно, меня должны щадить? Ведь я своим больным обязательно назначаю нейролептики, если есть такая необходимость. А необходимость эта бывает почти всегда, потому что больше-то наших больных и лечить, собственно, нечем. Такая уж наша медицина: негодный у больного желудок - ну что ж, оттяпаем ему желудок, авось и так проживет. Спятил больной с ума - прибьем хорошенько нейролептиками то, в чем этот самый ум гнездится, а тогда уже никто и не разберет, больной этот ум или здоровый, потому что после лечения от мозгов уже почти ничего и не останется.

Все эти вещи настолько обыденны и каждодневны, что чудовищными они уже не кажутся, а кажутся просто немного грустными и противно-будничными. А по прошествии достаточного количества времени у врача вообще вырабатывается определенного рода иммунитет или стереотип по отношению к своей работе, причем стереотип этот весьма различен в зависимости от того, плохой человек сам доктор или хороший.

Так вот, плохой доктор, от природы лишенный сострадания, со временем начинает свою работу тихо или громко ненавидеть, и злобно расшвыривается диагнозами направо и налево, как муж со стажем не стесняется в эпитетах по отношению к своей всесторонне изученной, в хвост и в гриву измыленной, тихо ненавидимой супруге (без которой, тем не менее, уже жить нельзя - прирос за много лет). Больных он не любит, персонал третирует, психиатрию ненавидит, но тем не менее из отделения такого доктора палкой не выгнать, потому что в терапию, где статусы больных надо писать каждый день, да еще делать своевременные назначения, да оборачивать койку в семнадцать дней, и так далее - да нет, что вы, на такую каторжную работу он никогда не пойдет, да и терапии-то он не знает, так что даже если и пойдет, то только переморит там больных.

Хороший доктор гораздо более скуп в диагнозах, он добр по отношению к своим пациентам, чувствует себя одним из них и переживает их состояние наравне с ними. Ему самому можно ставить диагноз, точнее, не один диагноз, а все известные психиатрические диагнозы: смело открывай учебник по психиатрии и ставь, что хочешь - мимо не попадешь.

К доктору первого типа лучше всего отправлять беспокоящих вас соседей, развлекающихся по ночам сверлением стен электродрелью и прибиванием кафельной плитки. У доктора второго типа лучше лечиться самому.