Ради тебя, Ленинград! - [15]

Для шоферов же жильем служила машина. Мы приспособили нашу полуторку и под кухню и под печку. Портянки и валенки хорошо просыхали под капотом, на растяжках, которыми крепится радиатор.

В перерывах между рейсами, если не было ремонта, старались усовершенствовать машины. Я придумал, как утеплить кабину. Проделал в ней люк напротив коллектора, и вентилятор от радиатора погнал в кабину нагретый воздух. От тепла даже стекла перестали мерзнуть, но труднее стало бороться со сном.

Спали мы урывками, положив голову на руль. Спишь — и все время начеку. Стоит только услышать команду — тут же нажимаешь на стартер. А потом урвешь еще десяток-другой минут где-нибудь на погрузке или разгрузке.

Каждый боролся со сном как мог. Миша Ляпкало подвешивал за головой котелок, который стучал в дороге по стенке, как погремушка. Саша Бойкин распевал во всю мочь песни. Вася Сердюк выдергивал из ноздрей волоски. А я старался вспоминать свою Дубровку. Сегодня, под Новый год, особенно не хотелось думать о войне.

Живо представилась бревенчатая школа и учитель истории по прозвищу Гайдамак.

— Как же так, Семен! — распекает он меня. — Не знаешь путь из варяг в греки?

А я смотрю, как стучится в закрытое окно цветущая яблоневая ветка. Пчела, нагруженная нектаром, никак не может с нее взлететь.

— Смотри сюда! — тычет указкой в карту Гайдамак. — Путь из варяг в греки проходил через Ладогу. В древности ее называли Нево-озером, потому что из нее вытекает река Нева. Здесь, у истока реки, есть островок Ореховый. Славяне еще в XIV веке построили на острове крепость Орешек…

Теперь я знал дорогу потрудней, чем путь из варяг в греки. Не расписные ладьи с заморскими товарами, а крапленые свинцом полуторки с продовольствием и боеприпасами бороздили ладожский простор. Десятки машин вмерзли в лед, закинув к небу кузов или радиатор. Застряли в воронках и трещинах. А сколько навсегда ушло под шаткий ладожский лед!

Знал я и крепость Орешек. Ее удерживали моряки, не давая фашистам ступить на Ладогу.

Сладко накатывался сон. Почувствовав, что уже не выдержу его натиска, остановил машину. Вылез из кабины, приложил горсть снега к глазам. Острыми льдинками кольнуло, разбудило мозг. Проверил переднюю рессору. Она ослабла на ухабах, я подкладывал под нее старую покрышку. Покрышка чуть сползла, покрепче подтянул ее к буферу. Левую ногу свело от холода — память об ожоге, который я получил в начале декабря. Тогда наше звено работало на дальних перевозках по маршруту Вагановский спуск — Кобона — Новая Ладога — станция Заборье. Расстояние в один конец 308 километров. Ехать приходилось по глухим, необжитым местам почти без остановок. Останавливались лишь, чтобы заправиться горючим. Его брали из бензовоза.

Не было ни шлангов, ни воронок. Заправлялись в спешке. Бензин заливался прямо из ведра, а ведро ставилось на колено. Не все горючее попадало в горловину бензобака. Я не заметил однажды, как бензин выплеснулся мне на ногу.

Одет я был тепло. Бензин пропитал брезентовые брюки, а затем ватные и нижнее белье. Попав на кожу, Он уже не мог испариться.

На станции Заборье нас загрузили мукой, и мы тут Же отправились в обратный путь. Вскоре я почувствовал резкую боль от бедра до ступни. А когда подъезжал к Вагановскому спуску, левую ногу совсем свело. Ее нельзя было ни согнуть, ни разогнуть. Пришлось нажимать на педаль сцепления правой ногой.

Сразу после разгрузки приехал в санчасть своего батальона. С ноги уже нельзя было снять одежду. Врач разрезал ее до самого верха. Нога оказалась в волдырях. Они уже прорвались. Бензин глубоко проник под кожу. Врач отругал меня за неосторожность и поставил диагноз — ожог первой степени.

Ногу промыли, смазали мазью, перевязали бинтами. А потом меня уложили в постель. Врач запретил ходить две недели.

Но утром я сбежал из санчасти, увидев из окна свою машину. На ней как раз вернулся из рейса Миша Ляпкало. Комсорг роты часто работал вместо заболевших или обессилевших от бессонницы водителей.

Мы с ним большие друзья. Умеет Миша и развеселить, и поддержать человека, если с ним случится беда. Но тут, увидев, как я, хромая, бегу к своей полуторке, закричал:

— Ты что, сдурел, Сеня! Отрежут тебе ногу!

Я молча вытянул его из кабины. А когда прочно уселся за рулем, сказал:

— Вот видишь, Миша, у меня больше силы, чем у тебя!

Он обиделся:

— Не могу же я драться с инвалидом! К тому же проведать тебя заехал!

…Три дня я не показывался в своем подразделении — все время был в разъездах. Старался попасть в рейс подальше, чтобы не скоро возвращаться. Однажды на озере встретился со своим комсоргом. Узнал от Миши, что врач грозился посадить меня на гауптвахту. Командир роты Соболь оправдывался в санчасти: «Я его не уловлю! Знаю, что работает, а где — не разыскать!»

На четвертый день я зашел на эвакопункт в Кобоне. Там мне сделали перевязку. Боль поутихла, но кожу сильно стянуло. Тормозил и включал сцепление правой ногой.

Через неделю я все же попался врачу на глаза.

— А ну заходи! — сказал грозно.

— Теперь я вас не боюсь! — попробовал я отшутиться. Но он взял меня за рукав и затащил в санчасть.