Рад, почти счастлив… - [4]

Иван, тронутый Костиной самодиагностикой, уважительно сдерживал смех.

* * *

В прошлом году, слегка оправившись от кораблекрушения с Бэллой, Иван решил, что может, наконец, продолжить жизнь и заняться чем-нибудь новым. В сущности, всё, кроме здоровья ближайших родственников, было ему безразлично. Но однажды по бабушкиному радио пленительный голос пропел «Оду к западному ветру» Шелли, и Иван вспомнил, что любит стихи. Любит искусство вообще, и языки, на которых оно создаётся. Любит подмечать, как из мелочей возникает шедевр, снаружи припудренный эпохой, но если сдуть эту пудру – под ней будет вечное. «Вот что-нибудь в этом духе!» – подумал он и вспомнил, как во времена счастья Бэлла просила его не мыкаться со звукоизоляцией, а заняться тем, к чему призван: развить своё лингвистическое образование в какую-нибудь востребованную международную сторону. У неё была мечта – сделать преподавательскую карьеру и вдвоём с Иваном поселиться в небольшом европейском городке, где самый удобный транспорт – велосипед. Например, в Хайдельберге. Конечно, и Костю к себе они выпишут – пусть живёт в цивилизованном обществе!..

Тогда Иван улыбнулся Бэлкиной простодушной фантазии. А год спустя, когда всё было поздно, вдруг принял её мечту как завет, и в память о ней отыскал себе камень на шею – факультет повышения квалификации. Там обычных гуманитарно-образованных граждан переплавляли в культурологов. Параллельная работа над диссертацией приветствовалась.

Это международное предприятие было организованно на базе того самого вуза, куда так и не поступил Костя. Иван почитал материалы сайта и, придумав себе список липовых исследовательских интересов, завалился на кафедру.

Безразличию его в те дни не было предела. Преодолевая рассеянность он принял к сведению, что факультет занимается исследованием культурного ландшафта восточной Европы в целом, и Москвы в частности, и что сотрудники его, несомненно, будут рады приветствовать нового коллегу и окажут всемерную поддержку творческим начинаниям. Оценив рафинированность лиц и речей, Иван подумал: пожалуй, это не то, чего бы ему хотелось. Но всё же сдал полагающиеся экзамены и влился в команду исследователей нематериальных благ.

На осознание своей чудовищной наивности у него ушёл месяц – время, по истечении которого он удосужился заглянуть в Список рекомендованной литературы. Тогда-то, в библиотеке, за чтением избранных работ, Иван растерял окончательно свой культурологический хмель.

Подборку открывали одна за другой две феминистки, за ними следовали: искусствовед, специализирующийся на архитектуре карательных заведений, историк, изучающий публичную казнь и несколько фрейдистски настроенных литературоведов. Этот фантастический «very best» потряс Ивана. Он бродил по словесному аду до сумерек, не чуя времени, а когда выбрался, не смог узнать мир – всё было гадко.

Как человек, намучившийся сам с собою, Иван посочувствовал авторам – всяко может скрутить человека! Но на следующий день всё же пошёл к своему научному руководителю.

Предложение Ивана было такое: если не изъять, то хотя бы уравновесить эти тексты другими – добрыми. Он выразился наивно и был впечатлён тем, как аккуратно, не выйдя за рамки приличий, но внутри этих рамок излупив всего, высмеял его старший товарищ.

Ознакомившись кое-как с теорией духовного разложения, Иван перешёл к практике. Это было легко. К его услугам оказался весь город с магазинами, клубами, ресторанами, выставками, научными семинарами, концертами, со всей печатной и электронной продукцией. Оставалось выбрать, какой именно сегмент «культурного ландшафта» он возьмёт под свою научную опеку.

Видя затруднения Ивана, сотрудница кафедры, специалист по «визуальности», взялась провести его по «актуальным площадкам». В компании знатока Иван осмотрел последние достижения европейской творческой мысли. Прошагал полузажмурившись сквозь кровавую фотовыставку, обозрел таинственные инсталляции, постоял возле скульптуры из засушенных пауков – и ушёл, смеясь.

Помаявшись ещё в поисках темы, он сменил, было, «Город» на «Сетевую литературу», но вникнув, бежал и оттуда.

Слава богу, настало лето. Земля и зелень взяли власть над душой Ивана и вытеснили всю суету. Придя в начале сентября в институт, он твёрдо знал, что больше не хочет участвовать в описании эпохи. Ни словом, ни буквой не желает касаться «духа времени». Толковать его, рисовать с него портрет – много чести!

Приходилось признать – почти всё в его институтской эпопее было глупо и зря. Но оставалось ещё кое-что, что пряталось за «почти» – уют старой московской улицы, что вела к институту, множество юных лиц, среди которых попадались хорошие. И главная радость – в коридорах Иван мог изредка встретить Мишу.

Миша – средне молодой человек с талантом клоуна, одновременно настырный и независимый, был несчастьем кафедры. Когда-то он взялся за диссертацию, но заскучал и плюнул, и теперь, захаживая, держался как независимый шут – бросал крамольные реплики, гримасничал и рассылал эпиграммы на мобильные телефоны коллегам.

Он лучше научного руководителя сумел объяснить Ивану ошибку.