Рабыня Изаура - [30]

— Какое же я слабое и трусливое созданье! — думала она, совершенно упав духом. — Какое несчастье! Мне не хватает мужества исполнить свой долг! Ничего, выход всегда есть. Пусть он услышит от моего отца то, что я не решаюсь сказать ему сама.

Эта мысль мелькнула в ее сознании, и она ухватилась за нее, как за спасательный круг, поспешив подчиниться ей прежде, чем сомнения вновь овладеют ее разумом.

— Отец, — сказала она решительно, едва лишь Алваро скрылся за калиткой маленького садика, — знайте, что я не пойду на этот бал. Я не хочу, и ни в коем случае не должна там появляться.

— Не пойдешь?! — воскликнул изумленный Мигел. — А почему ты не сказала об этом раньше, когда сеньор Алваро еще был здесь? Сейчас, когда мы уже дали согласие…

— Все всегда можно исправить, отец, — прервала его дочь с лихорадочным оживлением. — В этом случае все очень просто. Отец, идите скорей в дом этого молодого человека и скажите ему то, что я не решилась сказать. Объявите ему, кто я, и тогда все будет кончено.

Произнося эти слова, Изаура была бледна, говорила невнятно, ее бескровные губы дрожали. Слова, произносимые неестественным, пронзительным голосом, казалось, с трудом вырывались из ее сердца. То был результат предпринятого ею последнего усилия для осуществления столь значительного решения. Отец подавленно и испуганно смотрел на нее.

— Что ты говоришь, дочка! — воскликнул он. — Ты так бледна и взволнованна! Мне кажется, у тебя жар… Ты больна?

— Нет, я здорова, отец. Не беспокойся обо мне. Нужно, чтобы вы обязательно разыскали этого молодого человека и рассказала ему все…

— Но это — никогда!!.. Ты с ума сошла, дочка. Неужели ты хочешь, чтобы я сам помог заточить тебя в тюрьму, отправить в кандалах в Кампус, вернуть твоему господину. Неужели ты думаешь, что я допущу, чтобы ты умирала в мучениях в когтях этого чудовища! Ах, Изаура, ради всего святого, не говори мне больше об этом. Пока кровь течет в моих жилах, пока бьется это отцовское сердце, я буду пытаться спасти тебя.

— Спасти меня, совершив низкий, недостойный поступок, отец! — решительно возразила девушка. — Как я могу, не став низкой и вероломной обманщицей, появиться, представленная им как свободная сеньора, на балу? Когда этот сеньор и столько других достойных людей узнают, кто стоял рядом с ними, что вместе с ними танцевала жалкая беглая рабыня…

— Замолчи, девочка! — прервал отец, обеспокоенный возбуждением дочери. — Не говори так… так громко… успокойся. Они никогда ничего не узнают. Очень скоро мы оставим этот город, возможно, завтра, если нам посчастливится. Уплывем на любом пароходе, и как можно дальше, например, в Соединенные Штаты. Там, как мне кажется, мы будем вне досягаемости злого преследователя. Я — своим трудом, ты — своим образованием, можем снискать не только скромное пропитание, но и безбедное житье в любой части света.

— Ах! Отец! Это решение уехать далеко, без надежды вернуться сюда когда-нибудь, гнетет мое сердце.

— Что поделаешь, дочка! Сейчас, даже если нам придется идти на край света, нам необходимо бежать от преследования этого чудовища.

— Но молодой человек, который проявил к нам такой интерес, сеньор Алваро, такой благородный и великодушный, узнав о моем происхождении и об ужасных обстоятельствах, заставляющих нас бежать и скрываться по свету, может, он захочет оказать нам поддержку и защитить от преследователя…

— Кто может поручиться за него?.. Скорее всего он будет презирать тебя, как только узнает, что ты всего лишь беглая рабыня, а, может быть, досадуя, что мы его провели, он станет первым, кто выдаст тебя полиции. В опасности, которой мы подвергаемся, нам совершенно необходимо таиться от него и ото всех. Если мы откроемся кому-либо, то мы погибли. Мужайся. Мы идем на бал, дочка, это необходимо, но это последняя жертва, которую мы должны смиренно принести ради нашей безопасности. Скоро мы будем далеко, если они однажды и узнают, кто ты, какая нам разница? Они нас больше никогда не увидят, а скоро нас забудут. Ты слишком щепетильна. Если они не узнают, кто ты, твое общество ничем не может оскорбить их. Этим ты никому не причинишь зла, это мера защиты, которая извинительна в нашем положении.

— Отец, кажется вы правы. Но не знаю, почему этот шаг вызывает такое отвращение у меня.

— К сожалению, это необходимо, дочка, если ты не желаешь несчастья и смерти нам обоим. Если мы не пойдем на этот бал, а вскоре исчезнем, что произойдет неизбежно, подозрения, которые мы уже вызвали своим образом жизни, заставят полицию идти по нашему следу. Она будет всюду нас преследовать. Действительно, это — жертва, но гораздо более приятная, чем преследования полиции, тюрьма, пытки и смерть. Чего еще тебе можно ожидать в доме твоего господина?

Изаура не отвечала, ее разум был поглощен противоречивыми и горькими размышлениями.

Слова отца повергли ее в глубокое уныние. Оглушенная столькими ударами судьбы, душа ее тонула в море сомнений и растерянности, как хрупкое суденышко среди бурного океана, которым разбушевавшаяся стихия играет, как щепкой.

Щепетильность и деликатность ее натуры, честность и искренность сердца, которое не могло приспособиться к обману и лжи, и какое-то смутное предчувствие, ее тяготившее, склоняли Изауру к решению не ходить на этот бал. Временами, казалось, она окончательно укреплялась в этом, и, уже верная своему намерению, она говорила себе: «Нет, я не пойду!»