Работы Фрейда по технике психоанализа (1953-1954) - [26]

"Все вышесказанное подготовляет утверждение, что внушение (вернее внушаемость) является далее неразложимым прафеноменом, основным фактом душевной жизни человека. Так считал и Бернгейм, изумительное искусство которого я имел случай наблюдать в 1889 году. Но и тогда я испытывал уже смутное чувство протеста против тирании внушения, когда на больного, оказавшегося недостаточно податливым, кричали: "Да что же вы делаете? Vousvouscontresuggestionnez/", то я говорил себе, что это вопиющая несправедливость и насилие. Человек, конечно же, имеет право на противовнушение, если его пытаются подчинить себе посредством внушения. Мой протест принял затем конкретную форму возмущения тем фактом, что внушение, все якобы объяснявшее, само объяснению не подлежало. Я повторял по этому поводу одну старую шутку: 'Христофор носил Христа, а Христос весь мир, скажи-ка, куда же тогда Христофорова ступала нога?'.

Ведь это настоящий бунт Фрейда против насилия, которое может нести в себе слово. Потенциальная склонность анализа сопротивлений, о которой говорил тогда Z является полным искажением смысла анализа, и в практике его следует избегать. Я полагаю, что в этом отношении данный отрывок весьма показателен и заслуживает того, чтобы его процитировали.

Еще раз поблагодарив г-на Ипполита за сотрудничество, я прошу его высказать свои соображения по поводу текста "Vememung". Как я слышал, г-н Ипполит достаточно много уделил ему внимания."

Мы крайне признательны г-ну Ипполиту за предоставленную нам возможность проследить за мыслью Фрейда в полном объеме и коснуться того, что находится за пределами позитивной психологии и что ему замечательно удалось определить.

Мимоходом я хотел бы заметить следующее: настаивая в семинарах на транспсихологическом характере поля психоанализа, мы лишь обнаруживаем то, что в нашем опыте очевидно, как очевидно оно и в каждой работе человека, впервые открывшего перед нами двери психоанализа.

Нам есть что вынести из размышления над данным текстом. Крайняя насыщенность сообщения г-на Ипполита, возможно, в некотором смысле более дидактична, нежели то, что говорю вам я, в своем стиле и с определенными намерениями. Я попрошу размножить текст его доклада для всех присутствующих, поскольку я думаю, что он представляет собой наилучшее предисловие к тому различению уровней, к тому критическому исследованию понятий, в которые я стараюсь посвятить вас с целью избавиться от всякого рода путаницы.

Разрабатывая текст Фрейда, г-н Ипполит показал нам различие уровней Bejahung, принятия, с одной стороны, и той негативности, что закладывает на более низком уровне — я специально пользуюсь огрубленными формулировками — строение субъектно-объектного отношения, с другой. Вот о чем с самого начала говорит нам столь незначительный на первый взгляд текст, предвосхищая, таким образом, некоторые из наиболее современных выводов философской мысли.

Одновременно это позволяет нам разоблачить двусмысленность, от которой не могут избавиться многие авторы, говоря о пресловутой оппозиции интеллектуального аффективному как если бы аффективное было своего рода окраской, невыразимым качеством, которое следует искать в нем самом и совершенно независимо от опустошенной оболочки чисто интеллектуальной реализации отношения субъекта. Такая концепция, толкающая анализ на своеобразный путь по крайней мере наивна. Малейшее необычное, даже странное чувство, выказываемое субъектом в тексте сеанса, воспринимается как потрясающий успех. Вот что вытекает из такого основополагающего непонимания.

Аффективное не является как бы особой плотностью, которой не хватает интеллектуальной разработке. Оно не размещается в мифической области по ту сторону продуцирования символа — якобы предшествующей формулированию дискурса. Уже одно это позволяет нам уловить, я не говорю определить, в чем состоит полная реализация речи.

У нас осталось немного времени. Я хотел бы сразу же на конкретных примерах показать, каким образом ставится вопрос. Тут стоит выделить две стороны.

Рассмотрим сначала феномен, разработка которого полностью обновила перспективу психопатологической мысли — я имею в виду галлюцинацию.

До определенного момента галлюцинация рассматривалась как критический феномен, в котором сосредотачивался вопрос о различительной способности сознания, — считалось, что само сознание не может быть подвержено галлюцинации и здесь должно быть нечто другое. Однако достаточно было вникнуть в новую феноменологию восприятия, как она была сформулирована в книге Мерло-Понти, чтобы увидеть, как, напротив, галлюцинация необходимым образом вписывается в интенциональность субъекта.

Чтобы объяснить продуцирование галлюцинации, довольствуются, как правило, отдельными регистрами, например регистром принципа удовольствия. Таким образом, галлюцинацию рассматривают как некое первичное движение, подчиняющееся направленности субъекта на удовлетворение. Мы же не вправе довольствоваться столь простой теорией.

Вспомните тот пример из "Человека с валками", что я цитировал вам в прошлый раз. Ход анализа этого пациента, противоречия, представленные определенными чертами, по которым мы прослеживаем развитие его ситуации в человеческом мире, указывают на Verwerfung, отбрасывание — генитального плана, буквально, как если бы для него этого плана не существовало вовсе. Такое отбрасывание мы должны расположить на уровне отсутствия Bejahung, поскольку поместить его на том же уровне, что и отпирательство, мы не в праве.