Работы Фрейда по технике психоанализа (1953-1954) - [14]

По истечении года субъект замечает, что его состояние смятения было связано с оборачиванием его реакции траура, который он не мог преодолеть иначе чем изменив его направленность. Тут я отсылаю вас к психологии траура, депрессивный аспект которого достаточно известен многим из вас.

В самом деле, сообщение по радио было сделано в соответствии с совершенно особой формой речи, поскольку адресована она толпе невидимых слушателей невидимым же говорящим. Можно сказать, что в воображении говорящего эта речь была адресована не невольным ее слушателям, но точно так же всем вообще — как живым, так и мертвым. Таким образом, субъект находился в противоречивом положении — он мог сожалеть, что мать не способна быть свидетелем его успеха, но вместе с тем, возможно, нечто в дискурсе, адресованном невидимым слушателям, было предназначено именно ей.

Как бы то ни было, характер отношения субъекта становится явно обратным, псевдо-маниакальным, и его тесная связь с недавней утратой матери, привилегированного объекта его любовных уз, очевидно, является пружиной критического состояния, в котором он оказывается на следующем сеансе, после совершенного им подвига, после блестящего, несмотря на всю противоречивость обстоятельств, выполнения своих обязательств. Так, Анни Райх, будучи далека от критической оценки подобного стиля вмешательства, сама же свидетельствует о том, что интерпретация, основанная на интенциональном значении акта дискурса в настоящем моменте сеанса, подвержена всем влияниям, подразумеваемым возможным задействованием эго аналитика.

Важно не то, что сам аналитик ошибся и у нас даже нет никаких указаний на вину контр-переноса в этой интерпретации, явно опровергнутой последовавшим продолжением лечения. То, что субъект испытывал чувства, приписанные ему аналитиком, мы не только можем допустить, но, вероятно, так оно и было. Не страшно само по себе и то, что аналитик руководствовался этим в данной им интерпретации. Аналитик даже должен своевременно признаться себе в том, что он, единственный анализирующий субъект, испытывает чувство зависти, — и более того, он должен руководствоваться этим чувством как указателем. Никто не говорил, что аналитик никогда не должен испытывать чувств по отношению к своему пациенту, но он должен уметь не только не поддаваться им, ставить их на место, но и адекватно пользоваться ими в своей технике.

В данном случае именно потому, что аналитик считал необходимым искать причину отношения субъекта прежде всего в hieetnunc, — он и нашел ее в том, что, безусловно, существовало в интерсубъективном пространстве двух действующих лиц. Он имел удобную возможность знать об этом факте, поскольку сам испытывал враждебные чувства, по крайней мере, раздражение по поводу успеха своего пациента. Опасно то, что аналитик считал себя уполномоченным определенной техникой сразу же использовать этот факт, причем самым непосредственным образом.

Я постараюсь теперь указать вам, что я противопоставляю такому методу.

Аналитик, придерживающийся данного метода, считает законным давать интерпретацию, как я сказал бы, от эго к эго(ego) или — позволю себе игру слов — от равного (egal) к равному, другими словами — интерпретацию, основание и механизм которой ни в чем не отличаются от механизма и основания проекции.

Когда я говорю "проекция", я не имею в виду ложность этой проекции. Важно, чтобы вы верно поняли мои объяснения. Перед тем, как стать аналитиком, я сделал одну формулу — учитывая слабость моих психологических талантов — основанием руководства, которым я пользовался для того, чтобы уравнивать некоторые ситуации. Я охотно повторял — Чувства всегда взаимны. И это абсолютно верно, несмотря на кажущуюся абсурдность. Если вы рассматриваете поле взаимодействия двух субъектов — я подчеркиваю, двух, а не трех, — чувства всегда окажутся взаимными.

Как вы понимаете теперь, аналитик вполне обоснованно полагал, что с тех пор, как у него появились подобные чувства, соответствующие чувства могли возникнуть и у другого. И в доказательство этому мы видим, что субъект принимает такие чувства. Хватило того, что аналитик сказал ему: "Вы враждебно настроены, так как думаете, что я рассержен на вас", — чтобы развить данное чувство у пациента. Оно было уже почти наготове, поскольку достаточно было малейшей искры, чтобы породить его.

У субъекта было достаточно оснований, чтобы принять интерпретацию Анни Райх, по той простой причине, что в таком близком отношении, какое существует между аналитиком и анализируемым, пациент был вполне осведомлен о чувствах аналитика, чтобы у него возникло нечто симметричное.

Весь вопрос в том, не приводит ли такой способ понимания анализа защит к определенной технике, которая почти неизбежно порождает особый род ошибок (и ошибки здесь не единичны) — нечто, предшествующее разделению на истинное и ложное. Существуют интерпретации настолько справедливые и правильные, что невозможно сказать, соответствуют ли они истине.

От такой интерпретации защиты, которую я называю от эго к эго, следует воздерживаться, какова бы ни была ее возможнаяценность. Необходимо, чтобы в интерпретации защиты всегда присутствовал по крайней мере третий элемент.