Работорговец - [8]

-- Но у нас -- расследование, -- почему-то за следователя сказал подполковник-режимщик.

-- Все равно. Нехорошо как-то... Не по-людски...

-- У нее враги были? -- Ноги Артюховой, полные, аппетитные, с ровными, округлыми коленками, следователю понравились. -- Я имею в виду -среди воспитанниц.

-- Хватало, -- тяжело выдохнула Артюхова. -- Она же претендовала на роль бугра зоны. Возраст для колонии солидный -- почти восемнадцать лет, скоро на взросляк переводиться, большой срок судимости, частые отсидки в ДИЗО, явное противопоставление себя воспитателям и вообще сотрудникам колонии, ореол блатной со связями на воле, дружки -- по ребячьим колониям. Ну что еще?.. Ах да -- попытка создать иерархию: с пацанками, чушками и так далее. Шестерок вокруг нее хватало.

-- А враги? -- настоятельно спросил следователь.

-- Если по-большому, то, пожалуй, Спица... то есть воспитанница Спицына, -- задумчиво произнесла Артюхова. -- Могли, конечно, и обиженные быть, кое-кого она как-то избивала, но чтоб так отомстить...

-- Спицына, вы говорите, -- записал фамилию следователь.

-- Да, она тоже претендовала на роль бугра, но делала это похитрее, не так явно. С Муркой... извиняюсь, Исакевич, у нее неминуемо и без того произошла бы разборка.

-- Все правильно, -- кивнул следователь. -- Двух вожаков у стада не бывает.

Грибанова оттолкнулась руками от стола, вскочила с отъехавшего кресла, прошлась в угол комнаты и назад. Стоя спиной ко всем и глядя на контрольно-следовую полосу, по которой гуляли толстые грачи, недовольно проговорила:

-- Стадо -- у свиней. А здесь -- люди. Пусть даже и заблудшие. Никакой речи о буграх и шестерках быть не должно. Мы всегда это вытравливали каленым железом. И не зря нашу колонию всегда звали красной...

-- Или сучьей, -- со знанием дела вставил следователь.

-- Да, или сучьей, -- гордо сказала Грибанова, хорошо понимающая, что в этом зэковском термине -- скорее бессилие перед властью в колонии, чем издевка. -- А эти последние веяния...

Она резко обернулась и начала говорить одной Артюховой:

-- Эти послабленческие веяния -- только от нашей вялости, бесхарактерности и всей этой гадости, что называется демократией и которую несет оттуда ветром, -- пальцем показала она в окно, за забор колонии. -Демократия в российском варианте -- это вседозволенность, бардак, развал, упадок нравов и как следствие -- та яма, в которую мы все погрузились...

-- Да, вот еще, -- прервал горячую речь Грибановой следователь, -среди воспитанниц есть такие, кто сидит за убийство?

Злой взгляд Грибановой наткнулся на скучающее лицо следователя. Ей он не подчинялся и мог не сидеть истуканом и выслушивать великие мысли.

-- Есть, -- обиженно ответила Грибанова, вернулась на свое место, грузно села и тут же подвинула по лакированному столу три папки в сторону следователя.

Тот ловко перехватил их, вскинул удивленные глаза, но спросить ничего не успел.

-- Вообще-то убийц -- четыре, сказала она то, что следователь, видимо, уже знал. -- Но одна -- детоубийца. Она... она своего ребенка в роддоме задушила... Но она девочка тихая...

-- А эти? -- открыл верхнее личное дело следователь, и на него с фотографии свирепо взглянуло округлое азиатское лицо: щели вместо глаз, плоские скулы, сплющенный нос. Если бы не знал пола, подумал бы, что мужчина.

-- По-разному, -- уклончиво ушла от ответа Грибанова, посмотрела на часы, из тесной камеры которых вот-вот должна была вырваться на волю кукушка, и подняла с места Артюхову и подполковника-режимщика: -- Пора вести воспитанниц на обед.

Те пошли из кабинета с облегчением. Первым -- подполковник, который женщин вообще считал недоразумением жизни и никогда, и ни при каких условиях дорогу им не уступал. За ним -- хмурая, осунувшаяся Артюхова.

Пристальные глаза следователя проводили ее широкую крестьянскую спину до двери, ощупали плотные ягодицы, бедра, которые чуть ли не рвали при ходьбе измятую сзади юбку цвета хаки, скользнули к пяткам и с недовольством наткнулись на закрывшуюся створку двери. Нет, в колонии ему уже определенно нравилось, и он даже подумал с досадой, что какое-нибудь ЧП здесь могло бы произойти и раньше.

-- Скажите, -- оборвала его мысли, бредущие где-то по двору колонии вслед за Артюховой, Грибанова, -- у вас есть версия?

Говорить следователю явно не хотелось, но и не ответить он не мог.

-- Есть... Но я бы не хотел затрагивать тему догадок. Все-таки существует тайна следствия...

-- Вы уйдете, а нам тут жить, -- укорила его Грибанова. -- Возможно, мне самой нужно что-то предпринять?

-- Ни в коем случае! -- Румянец со щек следователя хлынул на все лицо. -- Ничего не делайте! У меня есть в руках нити...

-- Соперницы Исакевич? -- все-таки хотела подробностей Грибанова.

-- Возможно, но...

-- Я сумею сохранить тайну.

-- Если тайну знают двое...

-- Посадить в ДИЗО всех троих? -- кивнула на папки Грибанова.

-- А зачем? Дело ведь не в Исакевич, а... а в Конышевой...

-- Что-что?! -- подалась вперед Грибанова. -- В Конышевой? -- И сразу вспомнила строптивую девочку в фуфайке, которая сидела точно на том стуле, где сейчас ерзал следователь.