Работорговец - [4]

Чуть сгорбившись, Спица с вызовом смотрела на женщину, и неприятней всего ей было от того, что новенькая не видит ее смелого выражения лица. И от того, что не видит, она становилась для Спицы еще противнее.

-- А кто тебе разрешил клипсы надеть? -- Женщина старательно не замечала ее гримасы.

-- Как это -- кто?.. Сейчас -- демократия. Все можно. Разрешили ж в вольной одежде, а не только в фуфайках по зоне шастать... А почему клипсы -- нельзя?

-- Сними, -- хмуро потребовала женщина.

Спица дрожащими пальцами отщелкнула два малиновых треугольничка. Нервно положила их на ладонь женщине.

-- На экскурсию в город, если, конечно, ты эту экскурсию заслужишь, получишь их обратно. А пока... Пока иди в строй...

Спица гордо обогнула женщину, зло стрельнула глазами по Ирине и исчезла за дверью.

-- Воспитанница Конышева? -- пряча клипсы в накладной карман офицерского кителя, спросила женщина.

-- Да, -- еле оторвала Ирина взгляд от воробышка, который медленно остывал в ладонях.

-- А я -- старший лейтенант внутренней службы Наталья Петровна Артюхова, воспитатель вашего отделения. -- И вдруг спросила, как выстрелила: -- Что они у тебя забрали?

-- Ничего, -- тихо ответила Ирина.

Ей очень хотелось плакать, но еще больше хотелось, чтобы никто этого не видел. И она сглотнула слезы.

4

Фабричный цех Ирине понравился. Хотя бы потому, что Спица по странному разделению труда в их бригаде почему-то работала этажом ниже, и она могла не ощущать на себе ее тяжелый, продавливающий душу взгляд. Ей вполне хватило вчерашней столовой, где Спица с соседнего столика смотрела на поедаемые Ириной сухие, совсем без масла, макароны с таким видом, словно эти макароны отобрали именно у нее. В школе, правда, они оказались в разных классах. Спица уже третий год сидела в восьмом, а Ирину определили в одиннадцатый, хотя и это она считала недоразумением. В школе-то она уже закончила свой одиннадцатый, закончила всего с двумя четверками, выбивающимися из ровного ряда пятерок, ей оставалось сдать выпускные экзамены, но забрал ее патруль именно в день перед первым из них -сочинением по русскому языку, чтобы потом, словно в издевку, заставлять ее писать десятки сочинений-объяснительных на совершенно маразматическую тему. На вечерней линейке Ирина не видела, но чувствовала затылком взгляд Спицы и очень боялась ночи. Ожидание расправы разорвало ночь на мелкие клочки. Она то спала пару минут, то с испугом по полчаса ловила малейший шум: всхлипы, бормотания, скрип панцирных сеток, удары дождевых капель по оцинкованным подоконникам.

И все-таки цех ей понравился больше всего в колонии.

Ирине, как не умеющей работать на швейной машинке, сразу дали простое поручение -- настилать на огромные синие столы белое полотно для раскройки. Осмотревшись, она сразу поняла, что и здесь, на производстве, существовала своя иерархия. В цехе были свои "спицы"-бугры, которые под отсутствующими взглядами контролеров, воспитателей и мастеров из вольнонаемных подремывали над замершими машинками, пока пахари по соседству умудрялись за минуту обстрочить две наволочки -- как бы за себя и за "того парня", точнее, девушку. Самая низшая каста, среди которой явно выделялись девочки с отклонениями в психике, носила уже готовые наволочки по проходам, сметала лоскуты, бумажки, мусор и вообще вела себя так, словно она существует сама по себе и никакого отношения к другим не имеет.

Засмотревшись за одной из таких девочек, у которой на голове горели рыжие, точно надраенная медная проволока, волосы, Ирина неожиданно получила пинок в плечо. Она удивленно повернула голову и тут же отпрянула от слишком близко наплывшего на нее округлого, с азиатскими скулами лица.

-- Будес на ние сыматлеть, убью! -- громко прошипела голова сквозь стрекот машинок. -- Ана -- мая! Поняла?

Ирина ничего не поняла, но испуг заставил ее кивнуть.

Голова отплыла. Коренастая кривоногая девица грубой мужской походкой подошла к рыжеволосой, что-то сказала ей на ухо, сочно поцеловала в губы и пошла к своей швейной машинке.

-- Конышева, твоя очередь! -- крикнули из угла цеха.

Ирина понятливо кивнула, подошла к опустевшей грузовой тележке и с грохотом покатила ее перед собой в сторону склада. Налегая грудью на стальную трубу ручки, вырулила на лестничную площадку, на которой почему-то не было перил, ударом тележки растворила ободранные двери склада и уже привычно, поскольку делала это второй раз, крикнула:

-- Ткань для третьего цеха!

Две крепкие курносые девчонки в цветастых платках молча загрузили тележку отмотанной с огромной бабины белоснежной тканью и так же молча ушли в глубь склада. Здесь, в колонии, у каждой была какая-то своя таинственная жизнь и, как поняла Ирина, самым большим преступлением считалось желание узнать хотя бы часть этой тайной жизни у другого.

Она с трудом развернула груженую тележку. Часть ткани повело вправо, и Ирина, чтобы удержать ее и не дать упасть на пыльный, густо усеянный обрывками ниток пол, схватила за край ткани, потянула всю стопку к себе, а потом, чтоб еще ловчее удерживать эту качающуюся белую башню на ходу, обернула ткань пару раз вокруг кисти правой руки.