Работа над ошибками - [11]

Мы, славяне, не родили своего Дэн Сяо Пина.

Кебич предлагал мне идти в правительство и заместителем, и первым заместителем. Я отказывался оба раза. Во-первых, я не видел собственной линии правительства, а в должности заместителя я достаточно долго проработал в облисполкоме, поэтому понимал, что ничего коренным образом изменить просто не смогу. А во-вторых, всех, кто уходил из чернобыльской зоны на повышение, люди немедленно объявляли предателями. Я мог свободно ходить по Могилеву: не убежал от вас, остался с вами. Это для меня было очень важно. И коль работы в Могилеве нет, то спустя некоторое время уехал в Москву на учебу в Академию внешнеэкономических связей. Положено было – отучиться три месяца перед назначением на должность торгпреда. Как слушателю, мне платили зарплату, но главное было в другом. В Москве на практике начал изучать политологию, психологию поведения избирателей. Это было время выборов первого президента России. Некоторые навыки внешнеэкономической деятельности у меня были: в должности руководителя региона мне доводилось общаться и с настоящими «акулами капитализма», поэтому учеба не занимала много времени.

Видел, как работает партия, выбирая между Рыжковым и Ельциным, – очень интересная школа для меня была. Партийные комитеты города Москвы не могли (да и не старались) развезти по коллективам и квартирам агитационную «макулатуру» за Рыжкова… А обычные люди: – рабочие, служащие, пенсионеры – все без всякой агитации сверху агитировали друг друга: «Только за Ельцина! Заживем!»

Анализируя настроение москвичей, их желания и надежды, пришел к твердому убеждению: будем строить капитализм. Но до начала этого «строительства» я должен изучить, что такое капитализм. Объявили ведь, что мы будем строить, но ни один так называемый архитектор перестройки так и не объявил, как будем строить. А в этом, как показывает время, была суть дела. Кто-то начинал с крыши, кто-то – с фундамента. Каждый лепил, как мог, поэтому получался и не капитализм, и не рынок.

А что такое рынок, я понял в Германии. Сначала посмотрел западную Германию, потом восточную. Стало понятно, мы еще не дозрели не только до созидательного труда (как немцы), но еще много времени не будем даже обсуждать эту тему, выгодно было «зарабатывать авторитет» на популизме, политиканстве. Согласованность действий уже была в прошлом, никто никого не желал слышать, больше хотели говорить.

Перед первой сессией Верховного Совета БССР 12-го созыва Ефрем Соколов провел пленум ЦК КПБ. Потом собрал партийную группу, накачивал депутатов. И все равно когда пошли голосовать, оказалось, что никакой партгруппы нет.

Внутри областных депутаций отношения складывались далеко не ровные. В каждой были и секретари обкома партии, и председатели облисполкома. В каждой появились уже новые тенденции: кто первый прокричит, кто выскочит. Но жизнь требовала от депутатов решения возникающих вопросов. Надо было выбирать руководителей. В результате всеобщей договоренности, с учетом мнения и демократов-неформалов, была избрана на руководящие посты связка «Дементей – Шушкевич».

Я к микрофону старался не ходить. Страна должна была видеть своих героев, а я на эту роль никогда не претендовал. Я вообще лишь два раза выступал у микрофона: когда шли перевыборы спикера и еще до того, в годовщину Вискулей. Я сказал тогда, что Вискули – даже больший удар по Беларуси, чем Чернобыль, что мы еще не осознали до конца все истинное значение этого события в нашей истории – хаотичного разбегания из огромной империи.

Это не значит, что я выступал против Вискулевских соглашений. Но ведь следует помнить, что именно мы поддержали, что вопросы внешней политики, обороны, вопросы общесоюзной собственности и инфраструктуры остаются в ведении надреспубликанских органов. Должны были остаться единая денежная политика, единый рубль. За это мы голосовали осознанно, понимая, что в остальных вопросах республика должна получить полную самостоятельность. Это была фактически германская модель федерации – та, которая и сегодня действует в ФРГ. Прежний союзный центр уже надоел: глупо было бесконечно ездить в Москву, согласовывать, какой строить туалет в Могилеве – в два очка или в одно. Было же ведь и такое! Существовала самозаводящаяся, самонастраивающаяся система, в которой власть – это чиновник, маленький чиновник в союзном Госплане, Совмине, в Министерстве и т. д. Этот маленький чиновник держит в руках все – вплоть до утверждения образца топорища, которые вознамерился производить лесхоз в полукустарных мастерских. И в белокаменную тянулись сотни, тысячи гонцов в чине премьеров, министров, руководителей главков, директоров не только с шоколадками для женщин и штофами «Беловежской» для мужчин, но и презентами покруче. Поэтому и голосовали почти все не только «за», но и «против». Так думали многие. Но потом получилось все не так, как думалось, «как всегда».

На внеочередной сессии Верховного Совета в августе 1991 года, собранной после провала ГКЧП, я отсутствовал – был в Германии. Ух, как потом ругали: что же ты, такой-рассякой не приехал, мы бы тебя вместо Дементея выдвинули. Да не выдвинули бы! Причем те, кто знал меня хорошо. Почему – объясню на судьбе другого человека.