Работа. Капитализм. Экономика. Сопротивление - [14]

Но правда заключается в том, что рабочие ненавидят боссов за их полную бесполезность. Начальство мешается под ногами. Чем выше вы поднимаетесь по лестнице управления, тем меньше вы вовлечены в решение практических каждодневных задач и тем меньшее представление вы имеете о том, что происходит на производстве. Отсюда и появляются анекдоты о некомпетентных рабочих, которых повышают, чтобы они не причиняли вреда. Так или иначе, понятно, что большинство исполнительных директоров корпораций никогда не работали «на земле».

Всё это обнажает ту ложь, которой является нарратив меритократии, а именно: идею о том, что люди добиваются власти и денег благодаря собственным усилиям и умениям. CEO зарабатывают в сотни раз больше, чем обычные сотрудники. Подобная драматически несправедливая разница в зарплате не имеет ничего общего с разницей в том, как тяжело работают те или другие, как много они дают миру. Более прагматичные бизнесмены объясняют разницу в оплате труда тем, что зарплата играет важную роль в конкуренции с другими компаниями за найм эффективных менеджеров. Но если подобное неравенство кажется столь неизбежным, то это, всего лишь, демонстрирует тот факт, что капиталистическая экономика не способна вознаграждать людей за их фактический вклад.

Как ни иронично, но похоже, что единственный способ сбежать из-под власти боссов — это стать тем, кого вы так ненавидите. Отсюда вытекает то двойственное отношение к начальству, которое демонстрируют многие сотрудники по мере продвижения по карьерной лестнице.

“Но я тяжело трудился, чтобы заработать свой капитал! Я практически себя без ножа резал!”

“Возможно и так, но разве нельзя сказать того же самого о тех, кто убирает за тобой в туалете? Просто на верхушке не достаточно места для всех, кто много трудится. И в любом случае уверены, что ты не начинал с чистки сортиров.”

“Но моё богатство даёт работу другим!”

“Неужели ты думаешь, что люди не жили, пока ты не начал «давать работу»? Напротив, ты навязываешь нам работу, тогда как раньше мы были свободны!"

***

Представьте себе владельца бизнеса минувших дней: это бакалейщик, или семья, имеющая небольшой бизнес, или владелец маленькой фабрики, где работают горожане. В любом случае владельца можно легко определить. И обычно он жил в том же сообществе, что и рабочие.

Когда в наши дни мы слышим о том, что «компания решила стать открытой для публики», это звучит столь общественно–ориентировано и демократично: теперь все могут купить частичку компании и приобщиться к росту и процветанию. Но кто на самом деле отвечает за функционирование этой структуры, за то, какие решения принимаются?

Я много думал об этом за то время, пока работал на одну из 100 крупнейших корпораций планеты (Fortune 100). Корпорациями, продающими акции широкой публике, тоже кто-то владеет, но, чтобы узнать об этих людях хоть что-то, придётся приоткрыть не одну завесу. В техническом отношении, всякий акционер является совладельцем компании с законными правами на часть прибыли. Но, как правило, общее число выпущенных акций одной компании исчисляется сотнями миллионов. И чтобы узнать хоть что-то обо всех владельцах, придётся приложить немало усилий.

Очень редко можно встретить заметных индивидуальных инвесторов. Хотя они всё ещё попадаются в виде богатой семьи или траста с достаточно большим пакетом акций, чтобы заслужить к себе особенное отношение. Но чаще всего пакеты акций распределены между институционализированными инвесторами: это частные фонды, корпорации, холдинги, злобные инвестиционные компании (вроде Goldman Sachs) и настоящая тёмная материя экономики —фонды взаимного участия. Последняя группа включает в себя всякого человека с капиталом; сотрудников, подписавших инвестиционные проекты; пенсионные фонды и индивидуальные пенсионные счета. Ещё 50 лет назад в депозитных ячейках банков можно было найти небольшие пакеты акций различных компаний: “После его смерти оказалось, что он владел 100 акциями IBM.” Теперь же огромное количество людей владеют микроскопическими частичками сотен компаний, и активы меняют владельцев каждый день.

Общий эффект на уровне корпоративного принятия решений таков, что управляющие директора имеют возможность прибегать к мантре «в интересах акционеров», практически не рискуя услышать от этих акционеров хоть какое-то мнение. Поскольку состав акционеров постоянно меняется, забота об их интересах вовсе не означает внимание к мнению отдельных людей, которые владеют парой десятков акций и что-то о чём-то думают. Скорее под заботой об их интересах подразумевается всё то, что делает компанию более прибыльной и, таким образом, более привлекательной для потенциальных инвесторов. Все «побочные эффекты» — экологические последствия, трудовые конфликты, негативное влияние даже на клиентов компаний — вторичны по отношению ко всему тому, что может поднять цену акций.

Чему я был свидетелем на микро–уровне, это то, что всякий раз, когда управляющие деректора и менеджеры оказывались перед лицом морально–этической дилеммы, они всегда руководствовались тем, что «имеет большую ценность для акционеров». Инвесторы — это абстрактное понятие, их интересами можно оправдать всё, что угодно. Даже если где-то с другой стороны этой кипы акций и существуют настоящие люди, их всегда можно изобразить как подобие персонифицированной мотивации получать ещё большую прибыль.