«Рабочий» в творчестве Эрнста Юнгера - [2]

Этот духовный смысл, впервые открывшийся ему там, где царит «механическая смерть», в опыте «битв материала», Юнгер позднее переносит на всю жизнь в современном механизированном мире техники, где наряду с прорывом стихийного развертываются разнообразные разрушительные процессы, которые оборачивают против самого человека технику, орудие, созданное им наподобие Голема для господства над природой. Отныне человек уже не волен уйти от этого мира, точно так же как на войне он не может укрыться от разбуженной им же самим материи, найти убежище от бурь стали и огня. Ситуация повторяется — для противостояния этому миру, созданному ради достижения господства над землей, чуть ли не в соответствии с библейскими словами «Будешь подобным Богу», но теперь уже свободным от Бога, необходимо, чтобы обрел свою форму новый человеческий гештальт. На вызов разрушительных, механических сил новый человек должен ответить абсолютным внутренним деянием, усвоить новую этику и новое мировоззрение. В мире, стремящемся к полной механизации и моторизации, необходимо перенести на мирную жизнь военную концепцию тотальной мобилизации, отныне понимаемую преимущественно во внутреннем смысле. В этом смысле она означает тотальную задачу жизни, полную самоотдачу действию, невзирая на обязательства, условности и противоречия, присущие обычному индивидуальному существованию. Подобную ориентацию Юнгер называет также «героическим реализмом».

Таков идейный генезис «Рабочего» и конечный смысл развиваемых в нем идей. Эта книга давно произвела на нас сильнейшее впечатление как одно из наиболее красноречивых свидетельств нашей эпохи. Поэтому сначала мы решили перевести ее целиком, чтобы познакомить с ней итальянского читателя. Тем более что помимо вышеуказанной, центральной идеи в ней затронуты и другие, не менее важные проблемы. Первая касается кризиса буржуазного общества, или общества третьего сословия, и формулируется следующим образом: можно ли, признав необратимость кризиса буржуазного мира и даже приветствуя любую атаку на его остатки, быть противником буржуазии, не становясь при этом марксистом, но, напротив, стремясь к реализму и антииндивидуализму прямо противоположного знака? Как следует использовать мир техники для этой положительной антибуржуазной ориентации, свободной от материалистических и «физических» предпосылок? С последним вопросом непосредственно связана проблема индивидуализма и коллективизма, личности и безличности, идеала избирательного человеческого воспитания, приемлемого как для нынешнего времени, так и для будущего. Не менее важной представляется проблема практического использования техники и установления пределов ее развития, а также вопрос о том, как соотносятся безграничное развитие и чистый динамизм, с одной стороны, с потребностью в устойчивости — с другой. Речь идет об устойчивости, присущей миру, где за привычным движением вновь воцарятся бытие и форма, понимаемая в высшем, почти метафизическом смысле, которому, как мы увидим, соответствует немецкое слово Gestalt, используемое Юнгером. И основная проблема, заключающаяся в преодолении нигилизма, переходе от «нулевой точки ценностей» (в смысле ценностей, свойственных обществу в состоянии кризиса), и проблема меры и форм, благодаря которым разрушительные процессы могли бы обрести очистительное значение, то есть способствовать освобождению, каковое является предварительным условием созидательной эпохи, не только имеют существенное значение для отдельного человека, но важны также с точки зрения морфологии и прогнозирования истории. Это заставляет нас вернуться к обсуждению перспектив, открытых широкой публике благодаря «Закату Европы» Освальда Шпенглера. Необходимо понять, действительно ли феномен «цивилизации» («Zivilisation» в шпенглеровской терминологии есть механическое, антитрадиционное, космополитическое, рационалистическое общество, подчиненное экономике и массам) как, согласно Шпенглеру, последняя стадия старения, которой регрессивно завершается цикл общества качественного типа («Kultur» в понимании Шпенглера, является знамением конца[1], ведет к необратимому разрыву преемственности и окончательно закрывает возможность нового положительного цикла, или же «цивилизация» — лишь подготовительный этап к наступлению этого нового цикла, достигаемого за счет экзистенциального преображения, которое, однако, затронет лишь тех, кто способен почувствовать «метафизический» характер этого сложного процесса.

Итак, хотя поначалу мы намеревались полностью перевести эту книгу Юнгера, содержание которой затрагивает столь важные проблемы, через некоторое время, перечитав ее, мы пришли к выводу, что простой перевод не позволит нам достичь поставленной цели. Действительно, отдельные места «Рабочего», имеющие неоспоримую ценность, перемешаны с другими, которые только затрудняют понимание читателю, не способному к избирательному подходу, так как связаны с частными обстоятельствами недавней немецкой истории и не учитывают тех событий, проблематичность которых выявилась только позднее. Кроме того, можно сказать, что «Рабочий» в некотором смысле стал чужим для своего автора, дальнейшее творчество которого хотя заметно прибавило ему славы (сегодня он считается одним из крупнейших немецких писателей), с духовной точки зрения утратило прежний уровень, как вследствие преобладания литературно-эстетического момента, так и под влиянием идей другого порядка, иной раз даже противоречащих тем, которыми вдохновлялись его ранние произведения. Складывается впечатление, что тот духовный заряд, который дала ему война, постепенно исчерпался. Известно, что Юнгер подумывал о новой редакции и возможном дополнении к книге «Рабочий», которая, несмотря ни на что, остается его главным сочинением. Хотя этого и не случилось, мы не уверены, что в случае нового переиздания, наиболее ценные положения «Рабочего» не пострадали бы, учитывая позднейшее изменение авторских взглядов, вызванное своего рода шоком, который он, как и другие его соотечественники, испытали в результате последних событий.