«Рабочий» в творчестве Эрнста Юнгера - [17]

Смерть индивида также приобретает сегодня самые разнообразные формы: одни из них продолжают питать сумеречное воображение писателей особого сорта, а другие выражают беспросветность «экономической смерти», подстерегающей человека в виде «процессов, подобных инфляции, уносящих миллионы безвестных жизней». Эти изменения поражают бытие, поражают «как самое заметное, так и самое потаенное». Поэтому Юнгеру в сущности безразлично, совпадает гибель индивида со смертью отдельной особи или нет. В связи с этим он возвращается к теме современной войны, требования которой устраняют все индивидуалистические аспекты, а присущие ей типичные и исключительные переживания, о которых уже говорилось, просто отражают в более резкой и сжатой форме процесс, происходящий повсеместно. Сходный процесс на протяжении целого века можно было наблюдать на примере жизни выдающихся личностей — «людей с обостренной чувствительностью, издавна ощущавших гибельность той атмосферы, которая сознанию большинства казалась вполне здоровой». «Гибнет именно индивид как представитель исчерпанного и обреченного порядка. Но человек должен пройти через эту смерть, независимо от того, станет она концом его зримой земной жизни или нет».

Далее Юнгер пытается выявить то новое, зарождение которого можно предугадать в этой области. По ту сторону индивида начинает обретать форму то, что он называет «типом», который представлен в двух различных аспектах, активном и пассивном, и определяется изменениями, затрагивающими не только его внешность, но даже отдельные черты лица, общее поведение, физиогномику.

Сначала Юнгер вспоминает перемены, которые ему доводилось наблюдать во внешности бывалых фронтовиков, служивших в элитарных войсках. Он говорит, что их лицо, «утрачивая разнообразие индивидуальных черт, обретает, взамен, решительность и твердость линий. Оно начинает напоминать металлическую маску, словно покрытую гальванической пленкой; четче проступает строение костей, линии упрощаются и становятся строже. Взгляд тверд и спокоен, приучен следить за предметами в условиях, требующих высокой скорости схватывания. Это лицо новой расы, преображающееся под влиянием особых требований со стороны нового ландшафта, где отдельный человек перестанет быть личностью или индивидом, но станет типом». «Влияние этого ландшафта, — продолжает Юнгер, — распознается так же легко, как и влияние климатических поясов, первобытных лесов, гор или побережий. Индивидуальные черты отходят на задний план перед теми, которые определяются высшим законом и четкими задачами».

До сих пор речь шла об избранных, редких образцах, активных представителях процесса работы, являющихся предтечами нового типа, который обретает форму «в тех узловых точках, где сконцентрирован смысл свершающегося». Но теперь необходимо рассмотреть также те пассивные формы, в которых находит свое отражение тот же процесс, охватывающий современную жизнь во всей ее совокупности. Первым делом в глаза бросается страшное оскудение. Однако важно «стать на такую точку зрения, с которой все потери покажутся осколками, отсекаемыми резцом ваятеля от каменной глыбы в процессе создания статуи».

Действительно, «на первый взгляд новый тип производит впечатление некоторой пустоты и однообразия. Но это однообразие того же рода, которое поначалу мешает нам уловить индивидуальные различия между животными или представителями других рас. С физиогномической точки зрения прежде всего поражает лицо, напоминающее застывшую маску; например, почти полное отсутствие мимики, либо вошедшее в привычку, либо подчеркнутое и усиленное внешними средствами, скажем, отсутствием бороды, прической и т. п. Мужское лицо обретает сходство с металлической маской, женское — с косметической, что является результатом того же процесса, который приводит к стиранию различий, в том числе физиогномических, между представителями противоположного пола. Это сходство с маской проявляется не только в лице человека, но и во всей его фигуре. Здесь имеет смысл упомянуть то внимание, которое уделяется телесному развитию в целом, в частности тщательно разработанной методике тренинга».

«Изменения в моде точно указывают направление развития подобных процессов. Пожалуй, никогда прежде люди не одевались столь безвкусно и нелепо, как в начале бюргерской эпохи.

Создавалось такое впечатление, будто все дешевое тряпье, веками копившееся в огромной лавке старьевщика, разом выплеснулось на улицы и площади городов, где его и донашивают с гротескным достоинством». Однако и эта ситуация начинает меняться там, где человек прямо соприкасается со специальным характером работы, которая, как мы видели, для Юнгера не имеет ничего общего с профессией или ремеслом в старом смысле, но скорее означает новый стиль, новый способ самовыражения жизни. Там, где этот стиль обретает конкретные очертания, где современный человек занят конкретной деятельностью, «гражданская» одежда исчезает, ей на смену приходит рабочая одежда, «приобретающая характер униформы, поскольку пути рабочего и солдата пересекаются. Наверно, лучше всего это проследить по тем изменениям, которые претерпела сама военная форма, когда яркое и пышное разноцветье мундиров сменилось однотонным обмундированием и камуфляжем. Это один из символов нашего времени, который, подобно прочим, принято маскировать соображениями максимальной целесообразности. Дальнейшее развитие привело к тому, что сегодня военная форма становится одной из разновидностей рабочей униформы. Одновременно стираются различия между боевой, повседневной и парадной формами».