Раб своей жажды - [26]

Да, я возвращаюсь в Англию. Эти ваши разговоры о вампирах, жестоких демонах и кровожадных богах… Как мог я вас послушать! «Все это существует», — говорили вы. «Нет! И еще раз нет!» — отвечаю я.

В Индии, может быть, верят в такое, но я, как вы часто напоминали мне, я — не индус. Так что я вернусь, как, без сомнения, должны вернуться все мы, британцы, в свой мир, где смогу быть уверен в том, что есть и чего нет. Где смогу заниматься практикой, как мне велит совесть. И где искуплю свою ошибку, где буду спасать, а не уничтожать человеческие жизни.

Выезжаю в Бомбей завтра. Билет на пароход до Лондона уже заказан. Сомневаюсь, что мы когда-либо еще встретимся.

Жаль, Хури, так расставаться.

За сим и остаюсь, ваш невольный друг

Джек

ЧТО МЫ НАТВОРИЛИ?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Письмо д-ра Джона Элиота профессору Хури Джьоти Навалкару

Лондон, Уайтчепель, Хенбери-стрит, «Подворье Хирурга» 5 января 1888 г.

Мой любезный Хури!

Как видите, я теперь прочно обосновался в Лондоне. Думаю, что вы запомните адрес и, несмотря на то, как мы расстались, воспользуетесь им, написав мне. Сейчас, у меня мало возможностей участвовать в спорах, которыми мы увлекались раньше. Я никогда не был особо уживчивым человеком и все же иногда чувствую себя более одиноким в этом могучем шестимиллионном городе, чем когда-то среди Гималайских вершин. Из моих самых старинных друзей одного, Артура Рутвена, нет в живых — он, по-видимому, пал жертвой жестокого и бессмысленного убийства. Трагическая потеря! Мне его очень не хватает, ибо это был великолепный человек. Другой мой друг, сэр Джордж Моуберли, — . вы, может быть, читали о нем в газетах, ибо он сейчас министр в правительстве, — практически забыл меня, так что я лишился его, как и бедняги Рутвена. Я оплакиваю их обоих.

Хотя не могу сожалеть о своей изоляции. Вообще-то в моем распоряжении мало времени. Число моих пациентов все время растет, так что работой я загружен с головой. Мой кабинет расположен в самом отверженном районе этого великого города отверженных. Нет ни одного вида пороков или ужасов, которые бы не порождали здешние улицы, поэтому в течение целого месяца я. ничего не чувствовал кроме гнева и отчаяния. В моей поездке за границу мною двигала гордыня — почему я решил, что мне надо ехать на Восток, чтобы облегчить бремя человеческих страданий, когда здесь, в богатейшем городе мира, царит столь ужасное отчаяние?

Вам я могу признаться в своих чувствах к этому городу. С другими, однако, да и самим собой, я холоден, как лед. Иначе и быть не может. Ибо как еще я смогу пережить все, что вижу вокруг? Человек в подвале умирает от оспы, его жена на девятом месяце беременности, их дети ползают голые в грязи. Маленькую девочку, которая две недели как умерла, находят под кучей ее живых братьев и сестер. Вдова, больная скарлатиной, продолжает торговать своим телом в крохотной комнатушке на чердаке, в то время как ее дети мерзнут на пронизывающем ветру внизу, на улице. Даже в трущобах Бомбея мне не доводилось видеть подобного. Эмоции в таких условиях — пламя свечи на сильном ветру, и даже гнев я едва ли могу себе позволить. Но, к счастью, я по природе своей, как вы помните, существо бесстрастное. Силы логики и рассудка, на которые я опираюсь сейчас в Уайтчепеле, всегда были преобладающими чертами моего склада ума. Несмотря на все ваши усилия, Хури, меня так и не тронули восточные учения. Вы, может быть, думаете, что все мои годы, проведенные в Индии, пропали зря. Но ничего не могу поделать с тем, каков я есть. Для меня никогда не будет иной реальности, чем та, которую я наблюдаю и о которой иногда делаю выводы.

«А как же то, что видел ты в Каликшутре?» — наверняка спросите вы меня. Сомневаюсь ли я в правдивости виденного? Могу ли я объяснить все это логически? Признаюсь, что пока еще нет, но я много работаю и в один прекрасный день смогу найти объяснение. Пока же ясно одно, Хури: я не приемлю ваших толкований. Демоны? Вампиры? Какое науке дела до таких фантастических идей? Никакого. Вновь повторю — меня не интересует невозможное. Врач, копающийся в подобном, вскоре опускается до уровня знахаря. Я не стану выродившимся врачом, знахарем, свершающим ужасные ритуалы для умиротворения ужасов и духов, которые он не может понять. Воспоминания о бедном сынишке Пакстона до сих пор тревожат меня. Боль в его глазах, поток крови, хлынувший из его развороченного сердца… Кем он стал, Хури? Жертвой ужасной и необъяснимой болезни — да, но не призраком, не существом, подлежащим уничтожению. Вне сомнения, я не мог ему помочь, и все же меня угнетает осознание того, что я не постарался вылечить мальчика, а вместо этого убил, предумышленно убил его! И, совершив это, я предал дело всей своей жизни.

Ибо повторю — я оптимист и ученый. Это главное, чем я могу гордиться. Тайны, над которыми я работаю, должны иметь ответы, данные, которые я исследую, должны быть наблюдаемы. Помните мои методы? Поиск, изучение, выводы… Я остаюсь тем, кем всегда был — рационалистом, и моя жизнь, посвященная исследованиям, сохраняет ценность. Как видите, я не отказался от исследований. Наоборот, я построил небольшую лабораторию и при помощи имеющегося здесь оборудования обрабатываю данные, собранные в горах. К этому письму прилагаю экземпляр написанной мною краткой статьи, где изложены некоторые мои предварительные размышления. Вы заметите, что я еще не потерял интерес к этим белым кровяным клеткам, которые изучал ранее, и загадке их примечательной живучести. Предо мною еще долгий путь, но, пройда его до конца и решив проблему, вряд ли я обнаружу, что во всем виноваты вампиры.