Раб - [15]
Обратив свое лицо на Восток, он произнес "Шмоне-эсре"[3]. Одна из коров повернула голову, поглядела. Из крупного ока печально струилась тупая покорность. На черной, влажной морде было выражение досады. Якову порой казалось, что коровы про себя думают: почему это ты — человек, а мы коровы? Где тут справедливость?… Он принимался тогда гладить их, ласкать, потчевать вкусными кореньями. Он мысленно молился за них. — "Отец в небесах, Ты ведь знаешь, для чего Ты их создал. Они — творение рук Твоих. Когда наступят мессианские времена, они ведь тоже найдут избавление…"
Помолившись, Яков поел хлеба с молоком, а потом закусил яблоком, оставленным для него накануне Вандой. Если дождь будет лить весь день, Ванда к вечеру не придет. Ему придется довольствоваться одной простоквашей — блюдом, от которого его уже воротило. Поэтому он подолгу жевал каждый кусок, чтобы полнее почувствовать вкус. Живя у отца, а потом у тестя, он никогда не подозревал, что у человека может быть такой аппетит и что хлеб с отрубями так необыкновенно вкусен. Ему казалось, что буквально с каждым глотком у него прибывают силы.
Дверь была открыта, ветер улегся, и Яков то и дело выглядывал во двор. Возможно, все же прояснится? Рано еще для осенних дождей. Но дождь лил и лил. Дали, которые виднелись отсюда в ясные дни, исчезли, и ничего не осталось кроме плоского холма, на котором стоял хлев. Все испарилось, стерлось: небо, горы, овраги, поросшие лесом кручи. Лил дождь, и клубы тумана волочились по земле. Обрывки его дымились на ветвях сосен. Яков только здесь, в своем изгнании постиг суть таких понятий, как непроницаемость и скудость, о чем он читал в свое время в каббалистических книгах. Недавно вокруг еще было светло. Теперь все покрыто мраком. Дали сократились, сплющились, высоты распались, словно полотнища шалаша, реальность потеряла свое значение, свою силу. Но если столько красоты может в единый миг скрыться из глаз, которые из плоти и крови, что уж говорить о взоре души? Выходит, каждый судит по своим возможностям и ничего более. Бесчисленное множество народов, храмов, ангелов, серафимов и святых духов окружает нас, но мы их не видим, потому что грешны и погружены в чувственный мир.
Как это обычно бывает в дождь, всевозможные живые создания искали укрытие. В хлев налетели бабочки, мушки, жуки, кузнечики. У всех их было по две пары крыльев. Бабочка с белыми крылышками и с черным узором на, них, напоминающим буквы, села на камень возле огня. Наверное, грелась и обсыхала. Яков бросил крошку хлеба, но она оставалась недвижима. Яков присмотрелся и увидел, что она мертва. Щемящая боль охватила его.
— Уже, оттрепетала! — произнес он вслух. Ему захотелось помолиться за упокой этого милого существа, прожившего всего одни сутки или даже менее того, и не узнавшего, что такое грех. Наверное, так нужно было! Крылышки, мягкие как шелк, покрыты пыльцой неведомых миров. Точно покойник в саване…
Якову часто приходилось воевать с насекомыми, кусавшими его и коров. У него не было выхода, он вынужден был уничтожать их. Во время ходьбы он топтал разных жучков и червячков. Когда рвал траву, он натыкался на ядовитых змей, которые шипели на него и пытались ужалить. Он убивал их палкой или камнем и каждый раз чувствовал себя убийцей. Где-то в глубине души он сетовал на Создателя, вынуждающего одного уничтожать другого. Из всех вопросов к Всевышнему этот был самым мучительным…
Якову сейчас нечего было делать. Он лег на постель, укрылся дерюгой. Нет, Ванда сегодня не придет! — сказал он себе. Ему было совестно, что он так тоскует по этой нееврейке. Но сколько он ни старался прогнать свои мысли о ней, они всякий раз возвращались к нему с утроенной силой. Так было с ним, когда он молился, так было наяву и во сне. Он знал горькую правду: это в нем сильней жалости к жене и детям, сильней любви к Богу. Если тяга к плоти идет от сатаны, тогда он, Яков, попался в сети… Да, я лишился обоих миров! — бормотал он. Краем глаза он поглядывал во двор. Среди мокрых кустов колыхнулся цветок — один, другой… в зарослях зелени таились полевые мыши, кроты, хорьки, ежи. Каждый зверек, также как и он, ждал, чтобы выглянуло солнце. На деревьях, словно плоды, гроздьями расположились птицы. Как только дождь притих, послышались кряканье, щебет, свист.
Издалека донеслись приглушенные звуки рожка. Пастушья песня наполнила прелый, сырой воздух. Голос звал, просил, требовал, протяжно выводил жалобу, горькую обиду всего живого — людей и животных, евреев и неевреев, даже оводов на заду у коровы…
4
К вечеру дождь перестал. Но было ясно, что это лишь небольшой перерыв. Запад оставался под тяжелой красноватой тучей, словно заряженной молниями. Она зловеще поблескивала серой. Вороны летали понизу, истошно каркая. Воздух был влажный, с изморосью, готовой в любой миг превратиться в дождь. Яков не ожидал, что Ванда придет к нему в такую, непогоду. Но, взобравшись на каменистый бугор, откуда обычно ее высматривал, он увидел, как она поднимается с двумя кувшинами и с корзинкой, в которой носила ему еду. На глаза Якова навернулись слезы. Есть все же душа, которая помнит о нем в этой глуши, которая предана ему. Он мысленно просил Бога, чтобы дождь не захватил Ванду в пути. Молитва, очевидно, была услышана. Не успела Ванда закрыть за собой дверь хлева, как хлынул ливень. Лило как из ведра. Яков и Ванда на этот раз мало разговаривали между собой. Она сразу принялась доить коров. Он стал умываться, готовясь к ужину. Обоих охватила какая-то неловкость, стыдливость. В хлеву было полутемно. Время от времени сверкала молния, и пред Яковом представала Ванда, освещенная небесным светом, словно Ванда, которую он знал, была только грубым подобием той, которая открывалась ему в эти мгновения… Разве она не создана по образу и подобию Божьему? — вопрошал его внутренний голос. — Не есть ли ее красота отражение великолепия Божьего?… Разве Исав не имеет в себе искру Авраама и Исаака?… Яков отлично знал, куда ведут все эти размышления, но не в силах был прогнать их. Они не отступали от него во время еды, во время благословения, во время молитвы. Становилось очевидным, что сегодня уже не распогодится и Ванда не сможет вернуться домой. Да и поздно было. Дорога полна опасностей. Ванда сказала:
Роман нобелевского лауреата Исаака Башевиса Зингера (1904–1991) «Поместье» печатался на идише в нью-йоркской газете «Форвертс» с 1953 по 1955 год. Действие романа происходит в Польше и охватывает несколько десятков лет второй половины XIX века. Польское восстание 1863 года жестоко подавлено, но страна переживает подъем, развивается промышленность, строятся новые заводы, прокладываются железные дороги. Обитатели еврейских местечек на распутье: кто-то пытается угнаться за стремительно меняющимся миром, другие стараются сохранить привычный жизненный уклад, остаться верными традициям и вере.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Когда я был мальчиком и рассказывал разные истории, меня звали лгуном, — вспоминал Исаак Башевис Зингер в одном интервью. — Теперь же меня зовут писателем. Шаг вперед, конечно, большой, но ведь это одно и то же».«Мешуга» — это своеобразное продолжение, возможно, самого знаменитого романа Башевиса Зингера «Шоша». Герой стал старше, но вопросы невинности, любви и раскаяния волнуют его, как и в юности. Ясный слог и глубокие метафизические корни этой прозы роднят Зингера с такими великими модернистами, как Борхес и Кафка.
Выдающийся писатель, лауреат Нобелевской премии Исаак Башевис Зингер посвятил роман «Семья Мускат» (1950) памяти своего старшего брата. Посвящение подчеркивает преемственность творческой эстафеты, — ведь именно Исроэл Йошуа Зингер своим знаменитым произведением «Братья Ашкенази» заложил основы еврейского семейного романа. В «Семье Мускат» изображена жизнь варшавских евреев на протяжении нескольких десятилетий — мы застаем многочисленное семейство в переломный момент, когда под влиянием обстоятельств начинается меняться отлаженное веками существование польских евреев, и прослеживаем его жизнь на протяжении десятилетий.
Эти рассказы лауреата Нобелевской премии Исаака Башевиса Зингера уже дважды выходили в издательстве «Текст» и тут же исчезали с полок книжных магазинов. Герои Зингера — обычные люди, они страдают и молятся Богу, изучают Талмуд и занимаются любовью, грешат и ждут прихода Мессии.Когда я был мальчиком и рассказывал разные истории, меня называли лгуном. Теперь же меня зовут писателем. Шаг вперед, конечно, большой, но ведь это одно и то же.Исаак Башевис ЗингерЗингер поднимает свою нацию до символа и в результате пишет не о евреях, а о человеке во взаимосвязи с Богом.«Вашингтон пост»Исаак Башевис Зингер (1904–1991), лауреат Нобелевской премии по литературе, родился в польском местечке, писал на идише и стал гордостью американской литературы XX века.В оформлении использован фрагмент картины М.
Исаак Башевис Зингер (1904–1991), лауреат Нобелевской премии, родился в Польше, в семье потомственных раввинов. В 1935 году эмигрировал в США. Все творчество Зингера вырастает из его собственного жизненного опыта, знакомого ему быта еврейских кварталов, еврейского фольклора. Его герои — это люди, пережившие Холокост, люди, которых судьба разбросала по миру, лишив дома, родных, вырвав из привычного окружения Они любят и ненавидят, грешат и молятся, философствуют и посмеиваются над собой. И никогда не теряют надежды.
«Много лет тому назад в Нью-Йорке в одном из домов, расположенных на улице Ван Бюрен в районе между Томккинс авеню и Трууп авеню, проживал человек с прекрасной, нежной душой. Его уже нет здесь теперь. Воспоминание о нем неразрывно связано с одной трагедией и с бесчестием…».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881—1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В первый том вошел цикл новелл под общим названием «Цепь».
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
В 5 том собрания сочинений польской писательницы Элизы Ожешко вошли рассказы 1860-х — 1880-х годов:«В голодный год»,«Юлианка»,«Четырнадцатая часть»,«Нерадостная идиллия»,«Сильфида»,«Панна Антонина»,«Добрая пани»,«Романо′ва»,«А… В… С…»,«Тадеуш»,«Зимний вечер»,«Эхо»,«Дай цветочек»,«Одна сотая».