Пылкий романтик - [12]

– Очень великодушно с твоей стороны, что ты согласился принять его! – усмехнулся Джулиан.

– Вообще-то речь идет о Глазбери. – Небесно-голубые, как у сестры, глаза Леклера, обычно глядевшие дружески и открыто, на этот раз были задумчивы. – Ума не приложу, что вдруг понадобилось этому типу? Мы с ним не общались несколько лет. Но скорее всего дело касается Пен.

Затем разговор зашел о вчерашнем вечере у леди Леклер, чтобы скрасить ожидание. Впрочем, тема женитьбы Джулиана старательно избегалась.

Через четверть часа появился новый участник встречи. Но это был не граф Глазбери. Войдя в кабинет, Данте, брат Леклера, поприветствовал Джулиана.

Лицом и фигурой Данте напоминал брата, но казался его улучшенной копией. Черты лица Леклера были немного грубоваты, словно вырублены топором, а Данте, пожалуй, вполне можно было назвать красавцем. Создав сначала старшего, Господь Бог, должно быть, решил поэкспериментировать. Данте – копия брата, но черты его лица очень мягкие.

Данте нервничал и, судя по его виду, мало что понимал в происходящем, как и остальные.

– Сегодня утром я получил письмо от Глазбери, – сказал он. – Граф собирается встретиться с тобой, Леклер, и хочет, чтобы я тоже присутствовал.

– Так... – Леклер посмотрел вопросительно. – Черт побери, я заинтригован. Что же все-таки могло понадобиться от нас этому типу?

– Более того, – сообщил Данте. – Когда я подъезжал к твоему дому, заметил вдали экипаж Шарлотты. Через пару минут она будет здесь.

– М-да! – изрек Леклер. – Глазбери явно планирует объявить нечто грандиозное, если хочет для этого собрать всю нашу семью!.

– Уж не надумал ли он вдруг наконец развестись с ней?– усмехнулся Данте. – Поздновато спохватился! Но лучше поздно, чем никогда.

Джулиан молчал. Он знал, что его молчание не удивит Леклера и Данте. Они уже давно привыкли к нему. Но в этот момент молчание было как раз кстати.

Данте оказался прав. Через несколько минут в кабинет действительно вошла Шарлотта. Младшая сестра Пенелопы, Шарли (так называли ее в семье), была похожа на Пен и лицом, и иссиня-черными волосами, но, пожалуй, была немного постройнее. Взгляд Шарлотты говорил о проницательном природном уме и богатом житейском опыте. Нельзя было назвать его резким, но по сравнению с мягким взглядом Пенелопы.

Шарли объяснила, что утром она получила такое же письмо, как и Данте.

– Сначала я не хотела ехать, – заявила она. – Ума не приложу, зачем я, женщина, вдруг могу понадобиться? Наверное, дело важное, если оно касается каждого.

– Мы все знаем не больше тебя, – заверил ее Леклер. – И нам всем интересно.

– Интересно? – усмехнулась Шарли.– Глазберн на многое способен, но самого главного он не умеет: быть интересным. – Шарли повернулась к Данте. – Как Флер? – спросила она.

– А ей-то что, – фыркнул он, – мне бы ее спокойствие! Черт побери, пока этот ребенок соизволит родиться, я, помяните мое слово, успею постареть лет на десять!

– Наберись терпения. До родов еще несколько месяцев, – проговорил Леклер, покосившись на часы, стоявшие на камине. – Запаздывает что-то наш граф, черт бы его побрал. Наверное, специально, чтобы явиться, когда все уже будут в сборе.

– Я все-таки надеюсь, что речь пойдет о разводе, – сказал Данте. – Пора уже нашей Пен избавиться от этого идиота!

Шарлотта посмотрела на Джулиана:

– Может быть, вы, мистер Хэмптон, знаете, о чем пойдет речь?

– Понятия не имею, но, думаю, Данте все-таки прав. Речь явно пойдет о вашей сестре.

– Ясно, что о ней... Но хотелось бы все-таки поконкретнее. Может быть, вы знаете что-нибудь, мистер Хэмптон, что неизвестно всем нам? Пен, кажется, писала вам из Неаполя?

– Если она и поделилась в своих письмах чем-то тайным, то это нас не касается, – одернул сестру Леклер. – Ты ведь сама не раз убеждалась, что мистеру Хэмптону можно доверять секреты. Позволь и Пен полагаться на него!

Шарли пристально посмотрела на брата, но промолчала.

Наконец появился тот, кого все ждали. Леклер был прав, что Глазбери нарочно тянул с появлением. Когда граф вошел в кабинет, часы показывали половину второго.

Граф появился не один. Его сопровождал некий опрятно одетый господин неприметной наружности, но в кабинет он не вошел, а остался стоять в дверях, словно слуга.

Джулиан кивнул, ответив на приветствие графа. Здороваясь, граф не скрывал презрительно-циничной улыбки, игравшей на его дряблых губах. Джулиан ненавидел Глазбери не только из-за Пенелопы. Граф воплощал все пороки и весь снобизм, какие только могут быть у человека, которому знатность и богатство достались по наследству. Глазбери, казалось, ни на секунду не сомневался в том, что все обязаны стелиться перед ним только потому, что он граф.

Все помнили недавнюю речь Глазбери в парламенте, где он (один из немногих лордов) выступал против отмены рабства в колониях. Истинная подоплека была проста: лишившись бесплатных рабочих рук в своих вест-индских имениях, граф потерпел бы довольно существенные материальные убытки. То, что английское общество давно уже в один голос осуждало бесчеловечную торговлю людьми, казалось, волновало Глазбери меньше всего. Улыбка графа означала не только презрение ко всем окружающим, но и наглую уверенность в том, что из сегодняшнего разговора он в любом случае выйдет победителем. Джулиан тяжело вздохнул. Знать бы Пенелопе тогда, много лет назад, за кого она выходила!