Пылкая дикарка. Часть 2 - [31]

Чувствуя, что она вот-вот упадет в обморок, Орелия выбежала из комнаты. Маннелука? Значит, они убеждены, что она — дочь октаронки. Инстинктивно она искала на галерее тень погуще, чтобы скрыть охватившее ее негодование. Ее всю трясло.

Когда она порывисто выбежала на галерею, в дальнем конце комнаты Алекс Арчер разговаривал с одним из своих прежних клиентов.

— Что вы на это скажете, месье? — Жардэн говорит своим друзьям, что намерен на ней жениться.

— У него недурной вкус, — прошептал Алекс и, извинившись, выскользнул из комнаты через высокое — от пола до потолка — растворенное настежь окно. Он был свидетелем одержанного Орелией триумфа. Сплетнями о ней, казалось, наполнилась вся комната, — с нее все не спускали глаз, все о ней говорили. Он заметил, как Жардэн тоже повсюду искал ее глазами.

Когда Нанетт обвинила его в том, что и он подпал под ее очарование, он с негодованием отверг ее вымыслы, хотя, может, и была причина для ревности. Он был восхищен поведением Орелии, ее спокойной уверенностью в себе. Она, конечно, знала, что все говорили только о ней, но не теряла своего скромного достоинства. Нет, она была слишком хороша для такого человека, как Жардэн.

Что-то ее расстроило, и ему казалось, что ему известна причина. Он испытывал острые угрызения совести, наблюдая, как Нанетт проводила свою работу среди пожилых женщин, и он знал, что только усилит ее гнев, пресекая все ее попытки к примирению.

Он шел по затемненной галерее и вдруг увидел Орелию. Сильно сжимая руками перила, она смотрела на сад, освещенный мириадами беспорядочно летающих жучков-светлячков. Подойдя к ней, он тихо сказал:

— Добрый вечер, мадемуазель Кроули.

Она порывисто задышала, пытаясь сдержать свои эмоции. Потом, повернувшись к Алексу, сказала:

— Вы назвали меня по имени отца, месье Арчер, — с вызовом сказала она. — Означает ли это, что вы верите моей истории?

— Я верю, что Иван Кроули был вашим отцом, — сказал он. — Но я не верю придуманной Мишелем Жардэном истории о том, что любовницей Кроули была таинственная женщина из высшего общества, которая тайно от всех родила вас.

— Почему же? — спросила она.

— Я не слышал ни одной сплетни, ни одного самого ничтожного слуха о каком-нибудь громком скандале, который мог бы подтвердить такую историю. Было бы просто невероятно, феноменально, если бы такое произошло, не вызывая при этом никаких подозрений у любителей посплетничать в Новом Орлеане.

— Мне кажется, что мой отец вел себя очень скромно, — холодно сказала Орелия. — К тому же я не рассчитывала, месье, что вы будете вести светскую беседу с человеком, которого вы обвинили в шантаже.

— Мне кажется, мадемуазель, что вас используют в корыстных целях. Вы сказали, что самое важное для вас — это узнать, кто была ваша мать, не так ли?

— У вас есть мать, месье?

Этот вопрос больно задел его, так как еще были свежи в его памяти ее признания.

— Да, само собой разумеется!

— Можете ли вы вообразить себе, — торопливо продолжала Орелия, — какую боль она причинила бы вам, если бы отреклась от вас? Я мечтаю о своей семье, а моя сестра от меня отреклась. Да, я хочу знать, кто родил меня!

— Мне самому очень бы хотелось это выяснить, не позволите ли вы мне помочь вам в этом?

— Вы ведь адвокат моей сестры! — воскликнула ошарашенная Орелия.

— Я больше таковым не являюсь. От моих услуг отказались.

Пораженная таким необычным признанием, она заколебалась, не зная, стоит ли задавать ему такой вопрос.

— Почему, в таком случае, вы по-прежнему заинтересованы в поисках моей матери?

— У меня есть свои причины для продолжения расследования, мадемуазель.

Ее дразнила теплота его тела и легкий запах ароматного рома. Он стоял так близко от нее.

— Вряд ли я смогу заплатить вам за услуги, месье. У меня нет своих денег.

— За все платит Жардэн? Я думал и о нем. Кем он вам приходится?

— Он был другом отца.

— И это все? — спросил он неожиданно резким тоном.

Гордо задрав подбородок, она окинула его таким высокомерным взглядом, который он мог назвать только королевским.

— У вас нет никакого права допрашивать меня, месье!

— Вы правы, — сказал он. Ее реакция его и трогала, и забавляла. — Прошу вас, мадемуазель Кроули, принять мои нижайшие извинения.

Услыхав снова такое дорогое для нее имя, она смягчилась.

— Месье Жардэн всегда был моим добрым другом, — из-за отца, — сказала она. Он видел, что она и в самом деле в это верит.

— В таком случае, могу ли я спросить, что вас так растревожило?

Почувствовав спазм в горле, она молча покачала головой.

— Я видел, как вы стремительно бежали с лестницы, словно кто-то вас ударил. Я предположил, что вы услыхали одну из сплетен, которые сегодня в таком изобилии циркулируют в этом доме. Я не прав?

Она была поражена.

— Эти люди на самом деле предполагают, что моя мать была октаронкой. Это чепуха. Я не такая дурочка, месье!

— Как и мадам Кроули, — добавил он кисло, и его замечание поставило в тупик Орелию. — Она отлично знает, что свободный цветной не может требовать в суде равных прав с белыми. Но так как вы не можете представить свою мать, мадемуазель, то, вероятно, мадам Кроули разработала свою защиту.