Пылкая дикарка. Часть 2 - [10]

Он дошел до Пансьеон де Авиньон, где снимал меблированные комнаты у двух пожилых сестер, последних членов аристократической семьи, бежавшей когда-то из революционной Франции. От дарованного испанским правительством их титулованному предку права на владения землей (он оказался неопытным плантатором) остались лишь его двухэтажный, познавший на себе удары стихии дом с удобными галереями, отдельно стоявшая кухня, помещения для слуг, а также конюшня. Вокруг его имения разрастался город на тех клочках земли, которые постепенно продавал отец двух сестер. Их дом находился всего в двух шагах от конторы Алекса.

Алекс приехал в Террбон, который местные жители называли приходом, вместе с двумя рабами, одним грумом, который занимался его каретой и лошадьми, а также охотником, вторым его личным слугой. Еще ребенком он в насмешку назвал его Лафиттом, именем, которое носил известный пират, и оно к нему приклеилось. Он позвонил им обоим и приказал груму подготовить лошадей, а своему лакею приготовить для него ванну. Час спустя он поскакал верхом по дороге вдоль Черного ручья.

Особняк Кроули, расположенный в саду прямо посредине тучных полей сахарного тростника, обладал элементами как обычного кайюнского колониального дома, так и разработанным Монтичелло, популярным в Вирджинии особым архитектурным стилем. Его толстые, круглые колонны придавали дому величественный вид, который владельцы аккадийских домов недолюбливали. Это была прекрасная, импозантная резиденция, которая в один прекрасный день станет их с Нанетт домом. Но все его пропорции не были такими, как у аккадийского колониального дома, унаследованного его матерью, которому она по каким-то таинственным причинам позволила обветшать и разрушиться. Когда Алекс думал о "Колдовстве", сердце его размягчалось от охватившей его тоскливой любви. Он так любил эти старые руины еще с того времени, когда впервые во время своих детских вылазок верхом ездил по земле отца и никак не мог понять отказ матери позаботиться о доме и предотвратить его постепенное саморазрушение.

Даже при полном запустении "Колдовство" не могло не вызывать восхищения. Возраст не в состоянии уничтожить красоту поистине прекрасной женщины — и здесь он бессилен, не мог омертвить красоту его руин.

Передав лошадь груму, он подошел к главному входу, и перед ним дверь открыл дворецкий.

Алекс, входя в гостиную, увидел Нанетт, которая спускалась по винтовой лестнице красного дерева. Он остановился, залюбовавшись цветами ее одежды. Она носила сегодня глубокий траур, хотя по местным обычаям от нее требовался лишь полутраур. Черное платье сильнее оттеняло ее светлую кожу и светлые волосы. В этот момент из-за света из окна за ее спиной вокруг ее головы образовался золотистый нимб.

— Ах, Алекс, как я рада тебя видеть! — воскликнула она, протягивая ему руку. — Произошло нечто ужасное, и мама слегла в постель. Горничная постоянно прикладывает ей ко лбу холодные примочки.

Взяв ее за руки, он запечатлел на ее щеке целомудренный поцелуй. Они были друзьями с детства, и идея их брака была чем-то самим собой разумеющимся еще с той поры, когда они были подростками.

— Ну, что же произошло?

— Какая-то молодая женщина приехала к нам и утверждает, что она моя сестра!

— Черт возьми! — воскликнул вздрогнув Алекс. — Что ей нужно?

— Часть нашего имения, конечно! Она утверждает, что является незаконнорожденной, но мой отец воспитывал ее в монастыре Святой Урсулы и обещал ей богатое наследство.

Алекс сразу же усомнился в правдоподобности этой истории. Иван Кроули был протестантом, и это непредвиденное обстоятельство они с Нанетт должны были учитывать, решив заключить брак. Из-за протестантской веры Нанетт не поехала в монастырь Святой Урсулы. Она получила домашнее образование от английской гувернантки, которую для нее, по просьбе ее матери, нашли ее лондонские родственники.

— Все это смешно, конечно, но мама ужасно расстроилась. Она попросила меня проводить тебя к ней, как только ты объявишься.

Алекс с большим беспокойством подумал, что Нанетт, вероятно, представляет себе все связанные с законом проблемы, которые немедленно пришли ему в голову. Он только сказал, не подавая виду:

— Передай ей, пожалуйста, что я к ее услугам.

— Пошли, она ждет.

Повернувшись, она пошла вверх по лестнице. Алекс последовал за ней.

Мадам Кроули сидела в постели, опершись спиной на кучу подушек. На плечи она набросила розовато-лиловую шаль. Она была очень бледной, уставшей, казалось, что она на самом деле заболела.

— Доброе утро, мадам, — сказал Алекс и, не ожидая ответа, повернулся к ее горничной. — Принесите, пожалуйста, другую шаль для своей хозяйки. Что-нибудь поярче. Эта абсолютно ей не идет.

Элизабет, ничего не понимая, уставилась на него, но он с улыбкой объяснил:

— Из-за нее у вас пропал весь румянец на лице, мадам.

— Ах, Алекс, — вспыхнула она. — Ты ведь больше француз, чем англичанин, не так ли?

Со времени кончины своего мужа Элизабет Кроули редко говорила по-французски. Но слабая улыбка слегка изменила страдальческое выражение на лице.

— Ты сейчас выглядишь куда лучше, — воскликнула Нанетт, когда горничная набросила на нее шерстяной розовый плед. Она села на табуретку у кровати матери.