Пылающий мир - [127]

Он улыбается ещё шире, видя, как я борюсь.

— Давай, Р… Блевани мне на пол. Это волнующий момент, а ты — ребёнок чувствительный, поэтому делай всё, что нужно, чтобы это пережить.

Я перевешиваюсь через край дивана, моё тело готовится принять его приглашение.

— Но когда ты всё выпустишь, давай обсудим особые моменты. Я хочу, чтобы ты возглавил первую волну.

Я чувствую вибрацию в полу. Она едва заметна, и мой дед не реагирует на неё, поэтому я списываю всё на свою пульсирующую голову. Сложнее объяснить рябь в его стакане, но вскоре желудок отвлекает меня от этих мыслей.

* * *

Когда это происходит, меня нет на земле. Я нахожусь в тысячах метров над ней, в самолёте с двумя двигателями, глотая двойную дозу Драмамина[13]. С последней пьянки прошло несколько недель, но я никак не могу избавиться от тошноты.

Доктора компании приписывают причину тошноты моей тревожности, и звучит достаточно правдоподобно. В конце концов, мы на полпути к поражению в войне.

Мистер Атвист отправляет меня на запад, и, хотя у меня есть миссия, я подозреваю, что существует другая причина, чтобы выслать меня из Нью-Йорка. Я подозреваю, что она связана с огнём и дымом, которые поднимаются с улиц нижнего Манхэттена. Доклады из филиалов перестали поступать. Руководители были казнены. Стихли танковые выстрелы вдалеке. Мистер Атвист знает, откуда дует ветер, и хочет, чтобы его наследник был в другом месте, когда дерево рухнет.

Заманчиво чувствовать этот жест, чувствовать себя любимым — но я не могу даже думать об этом без смеха. Я знаю, кто я для своего деда. Я не человек, я — Семья. Я ДНК и наследие, транспорт, который отвезёт его в будущее. Ничего более.

Так что, когда я вижу пыль, поднимающуюся над городом, когда вижу, как небоскрёбы качаются, будто деревья, а самые старые из них ломаются и гнутся, когда прижимаюсь лицом к окну и гляжу, как здание Атвист Билдинг начинает рушиться и падать, тогда я не уверен в том, что чувствую. Когда я слушаю по радио его голос, исчезающий в пузырящемся визге помех BABL, но слышимый до конца, я не знаю, как трактовать его слова.

«Значит, это всё — сон? — рычит он сквозь звук бьющегося стекла. — Никаких правил, случиться может что угодно? Пошло на хер это место. Пошёл на хер новый мир. Продолжай выполнять свою работу, слышишь меня? Это не конец. Я никогда не остановлюсь. Я никогда...»

В самолёте повисает мрачная тишина. Команда смотрит на меня. Помощница смотрит на меня. Я ничего не говорю, потому что ничего не изменилось. Мы продолжаем делать свою работу. Мы улетаем из Нью-Йорка, пока он корчится и содрогается под нами, и пока мы скользим по пустым пространствам, я вижу что-то странное, но всё больше и больше узнаваемое: рябь на горизонте. Едва заметные изменения в топографии. В голубизне повисли блестящие формы, которые я заметил лишь краем глаза, и которые исчезли прежде, чем я смог бы их описать.

Это действительно сон? Если во сне, в котором может произойти всё, что угодно, может случиться что-то хорошее? Я смотрю на металлический чемоданчик на своих коленях, этот инструмент смерти и обмана, и чувствую желание плакать, смешивающееся с желанием блевать. Кто сделает сон хорошим?

* * *

Мой сон пуст. Я просыпаюсь с теми же мыслями, с теми же чувствами, с той же тошнотой, будто времени не прошло совсем, хотя теперь темно и моя команда спит. Мне частенько бывает интересно, можем ли мы почувствовать приближение важных событий. Объекты с большой массой могут искажать время. Могут ли значительные события делать то же самое? Может ли вес одного момента оставить отпечаток, который почувствуется с обеих сторон, и вспомниться перед тем, как он случится?

Когда я проснусь в день своей смерти, почувствую ли я, как дрожу и качаюсь?

Будет ли об этом знать хоть малая моя часть? Я брожу по салону, разглядывая спящие лица своей команды. Солдаты в новых бежевых куртках, таких удивительно простых и мягких. Переговорщики в серебристых рубашках и цветных галстуках — моя маленькая творческая прихоть. Это непрофессионально, так что, если Аксиома выживет сегодняшней ночью, нужно будет всё переделать.

И моя помощница в своём красном платье. Ещё одна прихоть. Зачем я её взял?

Я не сентиментален. Я выжал это из себя много лет назад. Что мне нужно от этой женщины, кроме быстрого перепихона для успокоения нервов?

Я выглядываю из огромного окна. Под нами нет городов. Нет мерцающих факелов цивилизации, виднеющиеся точками на ландшафте. Земля тёмная, очищенная от человечества, и если в ней есть красота, никто не сможет это увидеть. Появляется ещё одно чувство, которое я не могу объяснить. Одиночество проскальзывает мне в живот, чтобы присоединиться к тошноте и меланхолии — новый гость на этой ужасной вечеринке. Я чувствую себя слабым, беспомощным и глупым. Иду в кабину пилота, чтобы найти единственного человека, который не будет спать.

Пилот кивает мне. Второй пилот спит.

— Почему он спит? — требую я, подбадривая свой слабеющий позвоночник и дрожа от полученной власти.

— Мы на автопилоте, сэр, — отвечает пилот. — Погода хорошая, курс выставлен, я подумал, что могу разрешить ему немного отдохнуть.