Пылающий мир - [108]
Поэтому мы плывём вверх, через новообразованные скалы и тёмную грязь в самые низкие глубины некогда великого города. Мы проходим сквозь водные туннели и древние кирпичные канализационные трубы, забитые вековыми слоями дерьма, поднимаемся к плотной сети кабелей, которые были нейронами мозга Нью- Йорка, пока тысячи пуль не заглушили его мысли.
Теперь у Нью-Йорка нет мыслей. Только серость и гниение. Восставший из мёртвых город бесцельно бредёт, повторяя за отголосками прежней жизни, пока они не износятся до неузнаваемости, и постоянно, постоянно ищет плоть.
Мы разрываем поверхность, и в нас ударяет шум. В новом мире редко встретишь плотную людскую толпу. Где-то в грязи заводи Джерси-Сити образуется очередь, которая концентрируется в плавающем тоннеле Холланд и выливается в сумасшедший беспорядок страха и отчаяния у пограничных ворот Манхэттена.
Здесь, в пределах видимости забора из колючей проволоки и его усталых таможенников, мы находим мальчика со своими новыми защитниками. Они спрятали фургон в гараже на окраине, а теперь стоят на маленькой парковке среди толпы потрёпанных беженцев, держа переполненные рюкзаки. В этом желанном городе нет места автомобилям, его едва хватает для людей. Используется каждый сантиметр Манхэттена, восьмиэтажные высотки превратились в коммуналки, парки — в высокоурожайные кукурузные поля, улицы — в длинные палаточные города. Вакантные места для толпы снаружи создаёт только коса смерти. Бетонные барьеры, спасающие от наводнений, образуют стену вокруг острова, а поднявшиеся Ист-Ривер и Гудзон окружают его подобно нападающим войскам, переливаясь через верх при каждом сильном дуновении бриза. Затонувшая по грудь Статуя Свободы больше не похожа на гордого факелоносца, теперь она выглядит тонущим пловцом, зовущим на помощь взмахом руки.
— Электричество, — говорит Гебре. — Водопровод. Органы правопорядка. Толп нежити — ноль.
Гейл вздыхает и поднимает рюкзак с грязной травы, когда очередь продвигается вперёд.
— Да-а.
— Они не отправят нас в спасательный отряд. Там тысячи детей, им нужны учителя.
— Надеюсь, здесь больше вакансий, чем было в Юте-Аризоне. Моя докторская степень не даёт мне права преподавать техобслуживание винтовок.
— Гейл, Гейл, Гейл, — говорит Гебре, жестом указывая на разрушенные высотки за забором. — Это Нью-Йорк.
Мальчик смотрит на своих опекунов через тёмную пелену. По их просьбе он снова прячется за очками Ray-Bans. Он не разговаривал с того времени, как они отговаривали его от Вашингтона, но молчит не потому, что зол. Он мог уйти от них, если бы захотел, и закончить путешествие в одиночку, но остался. Он пошёл за ними сюда, в этот тонущий остров отречения, склонив ухо к какому-то непонятному предложению голоса, идущего из глубоких залов Библиотеки шёпотом бесчисленных страниц.
— Что думаешь, Ровер? — спрашивает Гебре. — Хочешь ходить в школу? Я могу преподавать тебе военное дело и формы правления, а Гейл — кварки и бозоны. Всё самое бесполезное!
Мальчик не слушает. Он смотрит на юг, вниз по Канал Стрит, на процессию белых фургонов. Мальчик видит мрачные лица водителей и силуэты пассажиров. Он вглядывается в тонированные окна, пытаясь проникнуть сквозь стёкла.
— Возраст и навыки, — говорит таможенник, приближаясь к Гебре с блокнотом.
— Мне сорок три, — отвечает Гебре. — Гейлу тридцать четыре, а Роверу… десять.
— Я преподавал квантовую физику в Университете Брауна, — говорит Гейл. Таможенник равнодушно смотрит на него.
— Мы не нуждаемся в…
— Прикладную квантовую физику, — вставляет Гебре, улыбаясь. — Он может… проектирование лучше пуль?
Гейл холодно смотрит на таможенника. Тот делает отметку в блокноте.
— А ты? — ворчит он, не поднимая глаза на Гебре.
— Техническое обслуживание оружия, — говорит Гебре, продолжая улыбаться.
— Мой муж такой скромняга, — отвечает Гейл, сдерживая злость. — У него есть докторская степень по мировой истории.
Гебре вздыхает.
— Хорошо, да, я историк. Но я отлично чищу М-16.
Таможенник смотрит в пространство между ним и Гейлом. Делает ещё одну пометку в блокноте.
— Хорошо, подберём вам что-нибудь. В Спасении всегда есть вакансии. Гейл и Гебре обмениваются взглядами.
— А что насчёт мальчика, он… Таможенник роняет блокнот.
Мальчик пристально смотрит на фургоны, которые ожидают перед служебными воротами. Солнцезащитные очки остались в руке. Его нереальные глаза становятся больше в попытках просверлить тонированное стекло фургона и увидеть людей внутри, потому что в сегодняшнем улове агитаторов и отстающих есть сигнал, маяк, будто кто-то пытается ему что-то сказать.
А пытаемся ли мы сказать ему что-нибудь? Говорим ли мы сейчас с ним? Книги разговаривают тогда, когда их читают, и только читатель знает, что они сказали.
Плечо мальчика сжимает рука.
— Я поймал ещё одного без категории, — говорит таможенник в рацию. — Несовершеннолетний. Золотая радужка. Отправляю его вам.
— Отпусти его! — кричит Гебре.
— Он заражён, — говорит таможенник. — Его заберут в наше учреждение и позаботятся о нём.
Из таможенной будки выходят трое охранников и отталкивают Гейла и Гебре в сторону.
