Пылающий камень (ч. 2) - [37]

— И это защитит меня от магии? — спрашивает он недоверчиво. — От всех, кто решит меня преследовать?

Жрец перебирает висящие у него на поясе кости, глядя на собеседника светлыми глазами, — для этого ему требуется некоторое усилие, словно он привык видеть сразу несколько миров, и ему трудно сосредоточиться только на одном из них. Уже без шуток и загадок он объясняет:

— Я потратил несколько месяцев, чтобы сделать эту штуку. И я разбираюсь в магии и во всем, что с ней связано. Этот амулет должен стать твоим знаменем. Не расставайся с ним, и он убережет тебя и твоих людей от магии. Защитит он и тех, кто покорится и придет под твою руку просить защиты.

Вождь улыбается:

— У меня сильная рука. Я смогу подчинить многих.

— А как же наша сделка? — требует ответа старик. — Ты ведь обещал освободить меня от Староматерей. — Жрец дрожит от волнения. Он настолько стар, что кожа его больше всего напоминает накидку, наброшенную на скелет.

«Сколько же ему на самом деле лет? — думает Сильная Рука. — Сколько зим он видел? Как он ухитрился протянуть так долго? Ведь всем известно, что сыновья Староматерей заканчивают свои дни намного раньше».

Но он понимает, что скорее всего не узнает этого никогда. Впрочем, есть вещи, о которых лучше не знать или, по крайней мере, не говорить вслух.

— Не так уж трудно обрести свободу, — отвечает вождь.

Сильная Рука делает знак, его воины хватают жреца, а он, ни секунды не колеблясь, одним взмахом вскрывает ему грудь. В воздухе разносится пьянящий запах крови. Сильная Рука вонзает нож в сердце старика, тот бьется, пытаясь вырваться и произнести проклятие, но амулет защищает Сильную Руку и его сторонников от магии. У старика горлом бьет кровь, Сильная Рука подставляет кубок и наполняет его.

Только смерть может дать свободу от Мудроматерей, которые живут вечно, как скалы, как море. Их дети подобны каплям дождя, скатывающимся со скал в море.

Кубок наполняется, кровь начинает переливаться через край. Сильная Рука слышит вопль жреца:

— Нет, нет, он меня обманул!

Над чашей поднимается зеленоватый дым — это дух жреца, он свивается в кольца, потом вытягивается в спираль, из которой тянутся полосы, похожие на пальцы, — дух пытается найти для себя новое вместилище, но все вокруг защищены амулетом. Наконец зеленоватый туман над кубком рассеивается, и Сильная Рука отпивает глоток из чаши, а потом отдает солдатам, те пускают ее по кругу. Так дух жреца не сможет ни в кого вселиться и отомстить.

— Бросьте тело в море, — велит Сильная Рука, и его приказание тотчас исполняют.

Сильная Рука наклоняется через борт и переворачивает кубок, последняя капля крови срывается в море, над волнами разносится вопль ярости и бессилия: дух жреца ничего не может сделать со своим обидчиком. Сильная Рука чувствует, как от этого вопля натягивается и колеблется незримая нить, связывающая его с Аланом Генрихсоном, потом все затихает. Волны спокойно лижут борт корабля, весла опускаются на воду, парус ловит попутный ветер.

Откуда-то издалека доносится тоскливый крик чайки.

Он выпускает кубок из рук, и тот падает в море.

Гвоздь выпал из пальцев Алана, и тот, сжимая розу в другой руке, наклоняется за ним.

— Нет, нет, меня обманули! — слышит он.

Чей это голос? В комнате никого нет.

Таллия крепко спит.

Алан поднимает гвоздь и вместе с розой прячет его на груди под рубашкой.

2

С тех пор как в руки Росвите попало «Житие святой Радегунды», ей стали сниться странные сны. Она слышала голоса, говорящие с ней на языках, которых она не знала, на нее смотрели люди, которые на самом деле не были похожи на людей, — когда-то давным-давно они жили здесь, а потом исчезли. Но, уйдя навеки, они оставили послание своим потомкам, смысла которого она не могла понять. Перед глазами у нее мелькали незнакомые письмена, они то приближались, то отдалялись, но не становились понятнее ни на йоту.

— Мы спасены? — спрашивала она, но никто не отвечал ей. Стены кружились перед ее глазами, то и дело возникали невероятные картины, которые становились то яркими и четкими, то бледнели и пропадали вовсе.

— Успокойтесь, сестра. Вы больны.

Сначала ей показалось, что с ней говорит Теофану, потом она подумала, что это может быть и Фортунатус или старая монахиня, которая рассказала о Великом Разделении и втирала ей в грудь бальзам. Росвите скоро стало легче дышать, и она заснула.

В лучах солнца медленно вращалось золотое колесо. Юный Бертольд мирно спал в каменной пещере под охраной шести юношей, чьи лица сияли нестерпимо ярким золотистым светом. Горные пики сверкали на солнце, а на крыльях ветра танцевали полупрозрачные дэймоны, словно сотканные из лунных лучей. В тени скалы величественно возлежал лев, а по равнине за оленем гнались гончие, за ними скакали всадники в ярких одеждах.

Росвиту окружали Исчезнувшие, они смотрели прямо на нее, сверкая зелеными, как изумруды, глазами, они нашептывали ей свои тайны.

«Я не возражал, когда Господь отдавал предпочтение тем, кто первым пришел на эту землю, ибо таков естественный порядок вещей. Я не возражал, когда Он возвысил других, ибо видел я, что многое делают они для того, чтобы изменить эту землю. Но что проку в моем рождении, если Господь наш любит своих младших детей больше, нежели меня, если Он ставит их выше меня? Почему я должен служить им, хотя я появился на свет раньше? Разве не поэтому восстали ангелы?»