Пыль под ветром - [10]

Рассвет застал Илью посреди голой безводной равнины, на третьей миле к востоку от города, а к полудню он рассчитывал отшагать ещё пять или шесть миль. Титаны щедро и ни о чём не расспрашивая снабдили его в дорогу. Справа и слева были привязаны к поясу по две литровые фляги с вином, а в заплечной котомке лежал подсушенный хлеб. От копчёностей же, пирогов и сластей Илья отказался: лишний вес. И коня, которого ему тоже предлагали, здесь нечем было бы напоить.

Сразу после восхода начало припекать, и пришлось ненадолго остановиться. Он снял плащ (тоже подаренный — отданный прямо с плеча, как и пояс), тесно скатал его в длинный рулон и, связав концы, перекинул через плечо под винтовку. В каком-то из давних полузабытых кошмаров он вот так же после холодной ночи в пустыне скатывал тяжёлую вонючую шинель, чтобы до полудня снова шагать по раскалённым пескам, в строю одинаково серых послушников ордена… А ещё говорят, что вещих снов не бывает!

Не меньше двух недель пешего хода отделяли двенадцатый город Ильи от запредельной бездны. По торной дороге для орденских фургонов — все три недели. Правда, по торной дороге можно верхом: там и колодцы, и навесы для отдыха через каждый десяток миль. Но Илья не случайно выбрал кратчайший, хотя и безводный, путь. Ему следовало избегать даже случайных встреч с отрядами орденской конницы. Если его узнают — схватят и убьют, как отступника. А если не узнают — схватят и заключат в ближайший из не очищенных городов. Последнее было бы даже интересно, да и против первого Илья не имел серьёзных возражений, — но лучше на обратном пути. Когда ему уже некуда будет возвращаться.

«Вот странно! — думал он, тупо, как в том вещем кошмаре, переставляя ноги. — Любимая женщина скажет тебе: „Умри!“ — и ты с радостью выполнишь просьбу. Но женщина никогда не попросит этого. Она попросит о каком-нибудь пустяке, который отнюдь не лишит тебя жизни, но всего лишь отнимет у неё смысл… Ведь это же пустяк: забросить снайперскую винтовку в бездну. Для этого нужно всего лишь уйти из ордена».

К вечеру он потерял даже приблизительный счёт пройденным милям. Ночью он завернулся в плащ и спал без сновидений, а весь следующий день снова тупо шагал, стараясь лишь не терять направление да экономить вино. Рука почти не беспокоила, но, когда на закате второго дня он решил перебинтовать её, пришлось долго отмачивать присохшие к ранам бинты, израсходовав на это два или три глотка. Растревоженные перевязкой раны саднили, и заснул он не сразу.

Утром следующего дня Илья изменил направление, свернув круто на юг, потому что ночью видел костры далеко на востоке. Это могли быть костры орденских карантинных заслонов, блокирующих нечистый город. Ориентируясь по светилу, Илья стал обходить их по безопасно широкой дуге. Часов через пять он решил, что достиг вершины дуги, и по растрескавшемуся глинистому склону взобрался на невысокий курган, чтобы проверить своё предположение. Северный горизонт был чист, но сквозь оптический прицел винтовки Илья разглядел неподвижное облако потного смрада — это был действительно город, и работа Чистильщика в нём была в самом разгаре.

Припомнив карту земного диска, Илья понял, что к концу дня одолеет едва ли пятую часть пути. А между тем первая из четырёх фляг пуста, и вряд ли хоть один из трёх оставшихся на его пути городов окажется уже чист или ещё не блокирован. Освобождение Земли на её Восточных Пределах близилось к завершению, но как раз теперь у Ильи не было оснований радоваться успехам ордена.

Он не стал выбрасывать пустую флягу, а вечером, вместо того, чтобы опять завернуться в плащ, расстелил его на песке рядом с собой. Утром он выжмет из него росу и сэкономит вино. Вторую флягу он запретил себе трогать до полудня четвёртого дня и спал плохо.

Во сне ему тоже хотелось пить и было до озноба холодно, а потом появился врач и сказал:

— С ума сошли! — и захлопнул форточку.

— Ему что, своя вонь не вонючая, — заворчала нянечка, но врач только посмотрел на неё, и она заткнулась.

— Что ж это вы, голубчик, стулья ломаете? — спросил врач, увидев, что Илья Борисович открыл глаза. Илья Борисович изобразил глазами непонимание, потому что никаких стульев он не ломал, но врач смотрел уже не на него, а куда-то рядом, где часто попискивало и мигало зелёным. И быстро черкал у себя в блокноте, не переставая говорить: — Да ещё головой, а? Нехорошо-о… Не-о-сто-рожно… Партия — она, конечно, ум, честь и совесть, но зачем же стулья ломать?

Произнеся эту загадочную фразу, он перестал писать, исчез из поля зрения Ильи Борисовича и вдруг чем-то сильно трахнул его по голове.

— Так больно? — спросил он из-за спины.

Илья Борисович ошеломлённо кивнул глазами — крикнуть он почему-то не мог.

— Это хорошо, — сказал врач, опять появляясь, но уже без блокнота. — Не всё потеряно, если больно. Между прочим, не самый рядовой случай в моей практике: инфаркт, осложнённый черепно-мозговой травмой…

Он удобно расположился на высоком табурете рядом с высокой койкой Ильи Борисовича и продолжал разглагольствовать, отпуская неуместные шуточки. Он был напряжённо-весел, словно сам себя взвинчивал, заставляя радоваться не самому рядовому случаю в своей практике.