Пятый всадник - [93]

– Ах, ты, бездельник! Ты чего это здесь расселся? Все племя мамонта разделывает, а ты тут прохлаждаешься! А ну, марш работать!

И все. До изобретения колеса еще куча тысячелетий.

Дальнейшие слова Профессора развеяли красочную картинку.

– Так что прогресс обязан Хомо Сапиенсу, но вот захватил планету Хомо Эмпатикус. Человек Разумный, но не сострадающий не способен поддерживать устойчивые сообщества. Здесь нужен не разум, а возможность сопереживать. Яркий пример из современного мира. Большая часть дачных участков не имеет нормальных дорог, хотя живут в них часто совсем не бедные люди. Просто очень тяжело со всех собрать деньги. Всегда находятся хитрецы, желающие прокатиться за счет остальных.

Определенную логику в его словах я находил. Но при чем здесь конец света? Я задал этот вопрос.

– Да при том, что психопатов, то есть тех, кто не способен к сопереживанию, с каждым годом становится все больше. А когда их количество превысит предельно допустимый уровень – общество разрушится. Потому что если большинство будет руководствоваться только собственной выгодой, то исчезнет самый важный фактор в жизни людей – доверие. Каждый будет опасаться, что его обманут, и тогда экономика остановится. Ну, а с экономикой – вся жизнь. Вообще, большая часть проблем человечества, которые я озвучил вначале, вытекают из проблемы постоянного увеличения численности психопатов и паразитов в сравнении с эмпатами.

Возможно, в этом он прав. Я вспомнил слова Рожина о том, что самым главным риском в бизнесе является опасность «кидалова» со стороны контрагента. Но все равно в скорый конец света не верилось. Через тысячу лет, или через пятьсот – возможно. Кстати, Профессор так и не назвал срок.

– А когда, по-вашему, произойдет конец света?

– По нашим подсчетам осталось от десяти до двадцати лет.

От моего внимания не ускользнуло это «по нашим». Интересно, кто это «мы»? Но спрашивать не стал. Маньяк, похоже, не одиночка.

– А к чему, простите, весь этот разговор насчет конца света?

Я уже начал догадываться – к чему. Но было интересно услышать ответ.

– А потому, Олег Николаевич, что вы задаете слишком много вопросов, – с этими словами он пристально поглядел мне прямо в глаза. Я не выдержал его долгий немигающий взор и опустил взгляд.

Кажется, я попал.

Как говорят в некоторых определенных кругах – «кто задает много вопросов – долго не живет».

– Вы спрашивали – зачем нужна такая странная реализация технологических процессов, которые вы разрабатывали по моему заданию? – между тем, задал вопрос Профессор, и, не дожидаясь ответа, продолжил, – я могу удовлетворить ваше любопытство, но тогда вынужден буду взять с вас обязательство не разглашать полученные сведения. Ваше дело – решать останетесь с нами работать, или нет. В любом случае, то, что вы услышите, не должно выйти из этих стен. Речь будет идти о службе в засекреченной организации. Сразу предупреждаю, что никакого отношения к подготовке к свержению власти или терроризму мы не имеем. Короче, ничего противозаконного. Цели, скорее, гуманистические, но есть некоторые причины, по которым требуется секретность. Секретность эта обеспечивается хорошей службой безопасности и обширными связями в компетентных органах. Так что наказание за разглашение будет неотвратимым.

Все это Профессор произносил, неотрывно смотря мне прямо в глаза. Слова его пугали. Еще год назад, до всех этих ужасных событий, я бы совершенно точно сказал: «простите, я должен подумать», вышел бы из этой конторы, и больше ноги моей здесь не было. Но за это время слишком многое изменилось. В том числе во мне самом. Прежде всего, меня теперь уже не так просто напугать угрозами. В моём характере появился элемент фатализма. Я сейчас был гораздо больше склонен к риску ради изменений в своей жизни. И вообще, куда мне сейчас идти? Профессор говорил, что мне на базе предоставят жилье. Если сейчас откажусь, то придется неизвестно сколько времени ночевать в машине. А ведь по ночам уже минус, и совсем скоро уже начнется настоящая зима. Куда тогда? Опять в общагу? Но ведь не факт, что удастся постоянно находить заработок. Как-никак, кризис на дворе. После непродолжительных раздумий я кивнул головой.

– Согласен. Все, что я услышу, останется в этой комнате. Никакая информация от меня не уйдет. Если в вашей деятельности нет ничего противозаконного, то я, разумеется, продолжу работать.

– Согласны? Замечательно! Я, конечно, тоже хотел бы продолжить работу с вами. А сейчас – слушайте.

Профессор неожиданно поменял позу. До того он сидел, слегка наклонившись в мою сторону и положив руки на стол. Теперь же он откинулся на спинку кресла, скрестив пальцы на животе.

Голос Профессора приобрел торжественность.

– Итак, мы должны спасти человечество!

Вот как! Всего-навсего спасти человечество. Ни больше, ни меньше.

– Еще сто лет назад настоящий конец света был бы невозможен. Значительная часть населения в мире занималась натуральным хозяйством. Многие спокойно смогли бы обойтись без электричества. Инженерно-технические работники имели широкий профиль и, в случае какой-нибудь глобальной катастрофы, достаточно быстро смогли бы восстановить прежнюю инфраструктуру. Инструменты были долговечны. Они делались на совесть, не то, что сейчас. И рассчитывались на использование несколькими поколениями. Поэтому гипотетическое глобальное бедствие не вызвало бы полного краха цивилизации, а только небольшой откат и торможение в развитии, максимум, на несколько десятков лет. Но если инфраструктура начнет рушиться сейчас, то откат этот будет до каменного века. Причем доживут до этого далеко не все. В Европе – максимум, один-два процента. В отсталых странах больше. А дикари где-нибудь в джунглях Амазонки могут вообще ничего не заметить.