Пятый ребенок - [19]

Доктор Бретт молча смотрел на ее бедные груди, а Гарриет смотрела на его сдержанное внимательное лицо: доктор столкнулся с проблемой, которая оказалась ему не по силам.

— Плохой мальчик, — признал он, и Гарриет громко рассмеялась от удивления.

Доктор Бретт покраснел, на миг встретился с Гарриет глазами, принимая ее упрек, и отвел взгляд.

— Мне нужен только рецепт от диареи, — сказала Гарриет. И добавила нарочно, глядя на доктора, вызывая его посмотреть ей в глаза: — В конце концов, я не собираюсь убивать маленького изверга.

Доктор вздохнул, снял очки и осторожно протер линзы. Он хмурился, но не укоризненно. Затем сказал:

— Нет ничего ненормального в том, что мать не любит ребенка. Я все время такое вижу. К сожалению.

Гарриет промолчала, но улыбалась нехорошо и понимала это.

— Позвольте мне на него посмотреть.

Гарриет вынула Бена из коляски и положила на смотровой стол. Он тут же перевернулся на живот и стал пробовать подняться на четвереньки. Рухнул, но на какой-то миг устоял.

Гарриет пристально смотрела на доктора Бретта, но тот отвернулся выписать рецепт.

— Никаких особых отклонений у него не заметно, — сказал доктор с той раздражительной недоуменной интонацией, которую Бен всегда вызывал в людях.

— Вы когда-нибудь видели, чтобы ребенок в два месяца так мог? — нажала Гарриет.

— Нет. Должен признать, не видел. Ладно, держите меня в курсе, как он развивается.

Среди родни разлетелось известие, что Гарриет благополучно разродилась и все хорошо. В том числе с нею. Множество людей звонили и писали, сообщая, что они ждут не дождутся летних каникул. Ей говорили:

— Нам не терпится посмотреть на маленького.

Или говорили:

— А Пол все такой же милашка?

И приезжали со всех концов страны, привозя с собой вино и плоды земли, и самые разные люди стояли на кухне рядом с Элис и Дороти, разливая по банкам варенья, компоты, джемы и чатни. Орава детей играла в саду или ездила со взрослыми на лесные пикники. Малютка Пол, такой славный и забавный, все время был у кого-нибудь на руках, и всюду раздавался его смех: это был его настоящий характер, не омраченный тенью Бена и его потребностей.

Поскольку дом был полон народу, старшие дети спали в одной комнате. Бен уже обретался в кроватке с высокими решетчатыми деревянными бортами — там он проводил время, пробуя удержаться в сидячем положении, падая, пробуя снова… Кроватку поставили в одну комнату со старшими детьми — в надежде, что общество сестер и братьев сделает Бена общительным и дружелюбным. Но безрезультатно. Он их не замечал, не отвечал на заигрывания, а его плач — или, вернее, рев — вынуждал Люка кричать на него: «Заткнись!», после чего Люк сам начинал плакать от собственной черствости. Хелен, будучи в том самом возрасте, когда дети увлеченно возятся с младенцами, пыталась брать Бена на руки, но он был слишком силен. Потом всех детей переселили на чердак, где им можно было шуметь сколько вздумается, а Бена обратно в его комнату — «комнату малыша», и оттуда до Гарриет доносились урчание, сопение и недовольный рев: Бен пробовал силы и огорчался неудачам.

Разумеется, каждому, кто просил, ребенка давали подержать, и мучительно было видеть, как люди меняются в лице, столкнувшись с этим феноменом. Все быстро возвращали Бена назад. Раз Гарриет, войдя на кухню, услышала, как ее сестра Сара говорит кузине:

— От этого Бена у меня мурашки по коже бегут. Он какой-то гоблин или гном, или еще кто. Как хотите, а уж лучше бедняжка Эми.

Тут Гарриет охватило раскаяние: бедный Бен, он никому не может понравиться. Уж ей-то точно. И Дэвид, любящий отец, едва ли дотрагивался до этого младенца. Гарриет вынула Бена из кроватки, так похожей на клетку, положила на большую кровать и села рядом.

— Бедный Бен, бедный Бен, — приговаривала она и гладила его. Он ухватился двумя руками за ее рубашку и встал ногами на ее бедро. Маленькие твердые ступни больно давили. Гарриет пробовала обнять его, заставить смягчиться к ней… Скоро она сдалась и положила его обратно в его ясли, или, может, клетку… Раздался огорченный рев, Бен не хотел лежать. Гарриет протянула ему руки: — Бедный Бен, миленький Бен. — И он ухватился, подтянулся и встал на ноги с триумфальным урчанием и ревом. Четырехмесячный… Он походил на маленького, рассерженного, злого тролля.

Гарриет взяла за правило каждый день, когда не мешали другие дети, приходить к Бену, брать его к себе на большую кровать, чтобы приласкать и поиграть, как она делала раньше со всеми. Никогда, ни разу он не поддался нежности. Он сопротивлялся, упирался, дрался, а однажды сомкнул челюсти на ее большом пальце. Это не был обычный для ребенка укус во время кормления — действие, облегчающее боль от режущихся зубов или помогающее понять возможности рта и языка: Гарриет почувствовала, как прогнулась кость, и увидела холодную торжествующую усмешку Бена.

Гарриет услышала свой голос:

— Ты меня не одолеешь, я тебе не позволю.

Но еще какое-то время она пыталась сделать его обычным ребенком. Она выносила его в большую гостиную, где собиралась вся родня, и оставляла там в манеже — пока его присутствие не начнет действовать на людей и они не станут постепенно расползаться. Или брала его на руки, садясь за стол, как делала с другими, — но Бен был так силен, что ей было его не удержать.