Пятый день - [6]

— Спасибо, спасибо, дружок! — растроганно повторял Ермаков, обращаясь к незнакомому и невидимому летчику.

Ему вспомнилась Москва. Это она пришла к ним па выручку… И как всегда, как только вспомнил Москву, подумал о Сталине.

Может, сам Сталин приказал послать этот самолет?.. Может быть, он знает о них, о боевых делах их партизанской бригады?

Ермаков горел жаждой деятельности.

Ему хотелось распоряжаться, двигаться, командовать.

— Ну как, Мамедов, теперь можно воевать? А, Мамед? — крикнул он весело партизану, который принес мешок с боеприпасами.

— Всегда можно, когда командир приказывает, — рассудительно ответил парень. — Но теперь лучше. Патроны есть, гранаты есть, все есть!

Партизаны сносили мешки в одно место.

Три мешка нашли тут же на полянке, один вытащили из лозового куста. Всего собралось пять узлов. Где-то должно было быть еще два, но их так и не нашли — должно быть, упали в расположение немцев или в лес. Представители отрядов (отряды попрежнему стояли на боевых позициях) нестступно ходили за Ермаковым, следили за каждым движением командира и комиссара, распарывающих мешки, старались помочь в сборе груза. Когда началось распределение боеприпасов, каждый просил для своего отряда побольше, и все одинаково убедительно доказывали свое право на это.

Как только комбриг разделил боеприпасы, повеселевшие партизаны отправились в свои отряды, не чувствуя тяжести ящиков с патронами и гранатами.

Вскоре отряды стали незаметно пробираться к месту, откуда бригада должна была начинать прорыв.

Бойцы Ковалевича тихо разместились в негустом лесочке перед самыми «воротами» предполагаемого прорыва. Два других отряда расположились за ними, справа и слева.

Усаживаясь на влажную от росы землю, стараясь не звенеть оружием, разговаривали шепотом.

— Эх, калина-малина, затянуться бы, — вздохнул Шашура, — хотя бы «бычка»…

А, Вась? — нагнулся он к сидящему рядом Крайко, командиру взвода, молчаливому, задумчивому парню лет девятнадцати. — В нутре, как в пожарном насосе, подсасывает… Меня всегда в такую минуту на курево тянет. Так тянет, ну просто аж печенка горит.

— Э, нашел о чем пожалеть! — равнодушно откликнулся тот. — Люди думают про жизнь, а он про «бычка».

— У кого какая склонность, Вася. Ты, скажем, некурящий и не понимаешь, что значит хотеть закурить! Эх, брат, и хочется же затянуться!.. — Он шумно вздохнул. — А жизнь? Жить будем! Ты слышал, что товарищ Сталин сказал: скоро конец фрицам. Так что же мне — про смерть думать?..

На некотором расстоянии от них, среди женщин сидела разведчица Нина, которую комиссар просил сегодня быть с "гражданским населением" деревенскими женщинами. Она молчала и о чем-то думала, прижимая к себе Галю, девочку, подобранную партизанами в болоте. Галя крепко спала, примостившись на ее коленях. "Спит и хоть бы что… Пусть спит". Нина испытывала такое чувство нежности к девочке, как будто это была ее родная дочка, что осталась в Минске. Нина в этот вечер почемуто особенно много думала о ней: "Где теперь Людка? Тоже, может быть, спит?.."

Нина почувствовала, как свежий холодок пробежал от шеи по спине. Она посмотрела на небо. Там среди ветвей дрожали звезды.

По вершинам деревьев тревожно ходил ветер, как будто он тоже не находил покоя в ожидании боя.

На земле было темно и сыро, как в глубоком погребе. Галя спросонья зябко передернула плечами, тесней прижалась к Нининой груди.

— Спи, спи, — Нина укрыла ее полой своего пальто.

"Что это они там медлят?" — думала она с противоречивым чувством: то желая, чтобы все скорее началось, то страшась предстоящего боя.

Ермаков, Туро вец, Ковалевич, Габдулин с разведчиками и связными находились впереди, наблюдали за вражескими позициями. Ермаков в эти часы был собран, как сжатая до предела пружина. Все лишние, ненужные теперь размышления, сомнения ушли куда-то вглубь. Он весь отдался заботам и мыслям о главном.

Позиции врага были недалеко. Совсем рядом раздавались ленивые очереди автоматов, словно враг предупреждал о том, что он не спит. Порой отчетливо были слышны чужие голоса, резкие, отрывистые.

Комбриг чувствовал, что все, как никогда, надеются на него. Они доверили себя ему. Он снова вспоминал приказ Сталина, и все, что он делал, приобретало особый смысл. Комбригу казалось, что он выполняет специальное задание вождя, его приказ.

И он особенно тщательно относился ко всему, что ему нужно было сделать сегодня, к каждой мелочи.

Ермаков нетерпеливо ожидал, когда подойдут к месту сбора последние взводы.

Справа в небе трепетало багровое зарево пожара. Оттуда доносился горьковатый едкий запах гари.

— Начинаем! — сказал наконец комбриг командирам.

Ковалевнч и Габдулин исчезли в темноте.

Партизаны молча, настороженно двинулись вперед и сразу скрылись в кустарнике. Шаги их мягко тонули в мокрой, заболоченной траве.

Вдруг рядом вспыхнула злая, стремительная очередь немецкого пулемета. Сразу же в ответ прозвучал взрыв, и вслед за ним прокатился многоголосый грозный крик.

В небе вспыхнули и повисли осветительные ракеты.

Поднялась стрельба. Земля гудела, стонала, кричала. Тьму разрывали короткие багровые вспышки.