Пятьсот часов тишины - [10]
Они и у самой воды, и в тайге, и над тайгой. То залесенные, как бы прячущиеся, то обнаженно выступающие из береговой гряды углами, острыми зубчатыми гребнями, колоннами, вертикальными и косыми складками, то высокие и стрельчатые, клыкастые, все в изъединах и трещинах, сквозных и несквозных отверстиях, с торчащими каменными ребрами, опрокинутые титанической своей тяжестью и набок, и назад, и грозно нависающие над берегом, и углом заходящие в воду, словно пытаясь преградить путь и реке, и лодкам, и всему живому.
Они напоминают то неприступные бастионы, то исполинские костяки доисторических животных, то пирамиды, то памятники, то замшелые шеломы богатырей, то гигантские ковчеги — у кого какая фантазия. Кстати, «угадывать по скалам» не менее увлекательно, нежели по контурам облаков. Знаю это наверняка, поскольку сам принадлежу к такого рода спортсменам.
И гамма красок отнюдь не бедная: встречаются камни палевые, кирпично-красные, сизо-зеленые, голубовато-серые, красновато-желтые и просто серые, сизые, белые, покрытые серыми моховыми шапками, где точно бы верблюжьей шерстью заросшие, а где разноцветными, словно накипными лишайниками, образующими причудливо пестрые узоры. И все это пышно обрамлено зеленым и, опрокинутое, повторено в реке. Есть чем потешить глаз!
Камней на нашем пути было немало — около двухсот От грандиознейших стен-щитов, протянувшихся на сотни метров и таких громадно-высоких, что действительно шапка валится, когда глядишь на вершину, до небольшеньких, пяти-, шестиметровых, на которые мы, избалованные, и смотрели-то пренебрежительно, вполглаза.
А между тем «камни на Чусовой, к которому ни подплыви. все интересны. — утверждают местные жители. — Сколько есть на Чусовой камней, каждому имя есть». Каждый в свое время был кем-то «крещен». Это не только увлекательное занятие, но и весьма ответственное— давать имена. Географические имена! Не то что изощрять фантазию на быстротекущих контурах облаков. С облака взятки гладки: оно ушло, растаяло в прекрасном далеке, — поди докажи, что то была не жирафа. А камень — он и через сотни лет свидетельствует либо в пользу твоей смекалки, либо против нее.
В именах чусовских камней, как, впрочем, и в тысячах тысяч других названий на всей земле, отразились и удивительная меткость глаза народного, и народный юмор, и какая-то сторона жизненного уклада.
Никогда не забуду того изумления, с каким я, классе, наверное, в восьмом, узнал, что Мазепу звали Иваном Степановичем. Представляете: Мазепа был не просто Мазепа, но имел и имя, и отчество. Да еще какое имя — Иван! Раньше он воспринимался мной как некий абстрактный тип вероломна, предателя, а тут я вдруг почувствовал в нем живого человека. Как много может дать маленькая подробность!
Я убежден, что и камни, окажись они безымянными, запомнились бы не так ярко и не связались бы с историей реки так тесно. Теперь же они встают в памяти предельно осязаемо и картинно.
Разве трудно, к примеру, представить себе, даже не видав их. такие камни, как Палатка, Юрта, Игла, Печка, Копна, Котел, Пластинки, Веер, Щит, Башня, Лысан, Кобыльи ребра, Львиная пасть, Ямоватый, Баба-яга, Слизкой. Темняш, Синенький?
Камень Дыроватый весь в трещинах и сквозных отверстиях. Как же его назвать, если не Дыроватым?
Камень Корабли напоминает выступающие друг из-за друга носы кораблей.
Камень Корчаги — действительно как опрокинутая глиняная посудина.
Камень Конек изумительно похож на голову коня. У него есть и глаза, и ноздри, и грива.
Коврижка — камень небольшой, кругленький, «ровно из каких круглых наслоечек».
На вершине камня Могильного — исстари кладбище.
В происхождении названий камней помогают разобраться топонимические предания.
О камень Денежный, говорят, некогда разбилась барка с чеканной монетой.
Камень Воробей — сосед Денежного и Великана — ловко «отклевывал» бревна от плывущих мимо плотов. «Клюнет раз-другой — вот и нету полдюжины бревешек!»
Писаный камень: «Демидов, Акинфий, писал на нем. Сын тут у него родился, Никита, а они аккурат возле этого камня проплывали».
Собачий камень: «Взбежала собака на него, пала и убилась. Вот так и назвали».
Мултык: «Он тоже сильный боец был. К нему как подплываешь, так чуть не версту надо мултыть (робить, грести то есть)».
Плакун: «С него все бежит вода: кап-кап. Плачет камень. А чего плачет?..»
Немало названий и с ласковым юморком: тот же Воробей, затем Кривуша, Ершик. Курочка, Бычок, Кликунчик…
Кликунчик, надо сказать, необычайно потешен. (Помнится, так охотники называют привязанную овцу или поросенка, который криком заманивает зверя в западню.) А здесь вы видите какую-то испуганную головенку на длинной шейке, выторкнувшуюся из залесенных скал.
Чусовляне поясняют:
— Возле Кликуна есть гладкая площадка, на которой собирались девки и бабы. Начинали петь, плясать, всякие штуки выкидывать… Сплавщик заглядится — и барка убьется о камень. Тогда выплывали мужики на лодках, и начинался грабеж.
Или, простите, как не рассмеяться, когда вашему взору открывается камень, именуемый Холостяком. Вы видите «существо» одинокое, заброшенное, по самые глаза заросшее неопрятной рыжей щетиной какое-то неумытое, необихоженное. В таком названии и картина, и характеристика, а стало быть, и отношение то есть настоящий художественный образ.
