Пятое время года - [36]

От Лийкиного сумасшедшего взгляда мурашки пошли по коже.

— Ты мне предлагаешь лечь с Левой в постель? Ты сошла с ума! Пусти меня! — Она уже сделала шаг в коридор, но за спиной послышалось жалобное хлюпанье:

— Прости, Нина, умоляю, тебя! Я и в самом деле сошла с ума! Сама не знаю, что говорю… — Лийка вытерла слезы платочком и опять заплакала — завыла в голос, по-бабьи: — Если бы ты только знала, какая это мука! Левочка то уходит, то возвращается! Я жду его, надеюсь, что вот сегодня наконец… и все одно и то же.

— Зачем же так мучить себя? Разведись с Левой.

— Разве развод что-нибудь изменит? Кроме того, что меня выгонят с работы. Пойми, я не имею права бросить Леву. Он совсем один, у него никого нет, только я. Все погибли в блокаду — мама, бабушка, сестры. Как же я могу оставить его? Левочка мне как брат… я люблю его. Больше, чем люблю! Левочка такой замечательный, талантливый! Я его не брошу никогда! Слышишь, никогда!

— Не кричи, Лия. Успокойся в конце концов.

— Прости. Забудь все, что я сказала!

Лийка кинулась в коридор, принялась судорожно искать свою маленькую шубку под ворохом пальто, но тут из комнаты вывалился Николаев. Сильно навеселе.

— Эт-т-то что такое? Непорядок! Куда это ты, понимаешь, собралась, Лия Абрамовна? — Крепко обхватив сзади двумя ручищами ойкнувшую Лийку, Николаев, который не мог пережить, что кто-то из дам собирается покинуть его, потащил Лийку в комнату. — Сейчас танцевать с тобой будем, Лия Абрамовна! Ишь, я ее жду-дожидаюсь, понимаешь, а она от меня сбежать собралась! Непорядок!..

Левин короткий испуганный взгляд только подтвердил Лийкины признания, и веселый новогодний праздник превратился в пытку. Но теперь уже все равно…

Глава четвертая

1

Прошлой ночью пестрые георгины на клумбе прихватило морозом, а сейчас, хотя и приближается вечер, солнце светит по-летнему ярко, и неуклюжая, тяжелая коляска стоит в тени невысокой рябинки с резными, еще зелеными листьями и поспевающими, кисло-горькими на вкус оранжевыми ягодами.

В церковном календаре девятьсот десятого года, в самом конце, на нескольких страницах, есть все русские имена, и можно выбрать любое. Собственно русских имен, оказывается, совсем мало, в основном греческие либо латинские. Напечатаны они в бабушкином чудом уцелевшем календаре, завалившемся за книги в шкафу, в соответствии со старой орфографией — с «ятями», «фитой» и прочими отмененными в восемнадцатом году буквами. Кому они помешали? Симпатичные, всеми забытые буквы напоминали о детстве, о книжках из папиной библиотеки.

Ребенку три недели, а они с Леней все никак не могут договориться, как назвать девочку. Она мечтала, что назовет девочку Татьяной, а если будет мальчик — то Евгением. Как героев Пушкина. Леня заупрямился: никаких Татьян, только Ниной! Самое красивое имя! Ей не нравилось собственное имя, казалось несчастливым. Не дай бог девочке пережить и сотую долю всех тех несчастий, которые пережила ее мама. Не говоря уже о том, что две Нины в одном доме — это крайне неудобно. Если Лене не нравится Татьяна, пусть будет Елена… Ирина… Наталия… или Ольга. Или, вот, Лариса. Как красиво! Сонечка — тоже славно.

На золотых часиках, подаренных Леней по случаю рождения дочки, половина седьмого, и теперь вполне можно прогуляться с коляской навстречу… нашему папе, обещавшему вернуться вовремя. Бедной маме скучно второй час сидеть на лавочке, к тому же очень раскричались ребятишки на детской площадке. Еще разбудят нашу крошечку, нашу девочку, которая и так спит беспокойно.

В переулке тоже носится шумная ватага мальчишек — гоняют по мостовой колесо от старого велосипеда и перекрикиваются звонкими голосами. Сколько же детей появилось после войны! Неужели и наша девочка когда-нибудь будет вот так же бегать, покрикивать, весело смеяться? Невозможно представить. Она такая маленькая!

Два раза отшагав по переулку туда и обратно, она опять одна тащит тяжеленную коляску в подъезд, поднимает на руках по ступеням и закатывает в лифт, где для нее самой почти не остается места.

Леня вернулся поздно — занимался в Ленинке. Наскоро поел и уселся за свои чертежи и учебники. Ничего не видит, ничего не слышит: одержим наукой ничуть не меньше, чем в прошлом году ремонтом. Высунув кончик языка, все что-то увлеченно записывает, аккуратно, как школьник, окуная ручку с пером в чернильницу-непроливашку, чертит циркулем, подсчитывает на логарифмической линейке, шелестит страницами учебников.

— Лень, уже первый час ночи. Я безумно хочу спать. Давай поговорим, и я лягу.

— О чем? — Леня отложил карандаш, но выражение лица было по-прежнему отсутствующим: сосредоточен исключительно на собственных мыслях.

— Как о чем? Надо же нам назвать девочку. Вот, посмотри, я сегодня выписала десять прекрасных женских имен.

Упрямый, он и не взглянул на список. Оставался последний, запасной, вариант.

— Послушай, Лень, а давай назовем нашу девочку Инной? Очень похоже на Нину и все-таки по-другому.

— Чего это за имя? Я такого и не слыхал. — Склонившийся над чертежом Леня скептически наморщил нос, но уже одно то, что он не сказал «нет», вселило надежду.