Пятое время года - [32]
Поседевшая, в старом, грязном халате, мама целыми днями просиживала в кресле. Пока были папиросы, курила и кашляла. Последние папины слова больше уже не казались странными, только как можно было не сердиться на маму, если она ничего не хотела есть, если ей все стало безразлично? В шестнадцать лет невозможно осознать, что твоя мама сходит с ума. Все думалось с обидой: что же мама без конца капризничает, упорно не желает взять себя в руки?
В середине октября, когда, объятая страхом, бежала вся Москва — немцы были уже рядом, в каких-нибудь двадцати километрах, — и по улице Горького вместе с последними жухлыми листьями ветер нес бланки, брошенные впопыхах документы эвакуированных учреждений, мама равнодушно пожимала плечами:
— Что ты так трясешься, Нина? Тебе бояться нечего. Твоя бабушка была наполовину немкой.
— Как ты не понимаешь? Это не бабушкины родственники! Это гитлеровцы, фашисты!
Во время воздушной тревоги испуганная до сумасшествия дочь забивалась под рояль и накрывалась с головой ватным одеялом. Мама так и оставалась в кресле. Лишь морщилась и затыкала пальцами уши от пронзительного гула. Она ни за что не соглашалась идти в бомбоубежище, в соседний дом. Боялась встретить там кого-нибудь из своих театральных знакомых, кто помнил ее молодой и красивой. А бомбы между тем четыре раза падали совсем неподалеку! К весне продали и рояль — обменяли на полмешка сырой, подмороженной картошки. Кому нужен в войну рояль, даже если это прекрасный инструмент фирмы «Беккер»?
Вторая военная зима, бесконечно длинная, холодная — топили еле-еле, лишь бы не полопались трубы, — подходила к концу, и появилась надежда, что все самое страшное уже позади, и тут кто-то, мама или Клава, забыл закрыть дверь черного хода. За ночь выстудило всю квартиру, и утром изо рта шел пар. Мама кашляла беспрерывно. Через два дня столбик термометра подобрался к сорока. Вот тогда и пришло самое страшное. Мама бредила, без конца истошно кричала: «Не стреляйте! Умоляю, не стреляйте!» Обессилев, начинала жалобным голосом звать своего отца и братьев. В горячечном бреду она невольно выдала тайну: не от тифа умерли ее отец и два младших брата в девятнадцатом году в Казани. Их расстреляли. Сердце разрывалось, когда мама дрожащими пальцами гладила подушку и ласково нашептывала: «Не плачьте, мои милые. Потерпите еще немного, скоро я к вам приду».
Седенькая, изможденная старушка-доктор из Клавиной больницы долго слушала трубочкой, выстукивала пальцами по худенькой, костлявой спине, сама откашлялась и тихо сказала: пневмония.
Блестел снег под ярким мартовским солнцем, ледяной ветер раскачивал черные, голые деревья на Ваганьковом. Но зубы стучали не от пронизывающего ветра — холод был внутри. На высоком мраморном памятнике
Эмма Теодоровна Орлова
урожденная фон Штерн
1868–1933
шапка снега подтаяла, и капельки струились по мрамору, как слезы…
Сонный Леня перевернулся на левый бок, потерся сухими губами и приоткрыл один глаз:
— Сегодня-то чего плакать?
— Обещай, что ты никогда больше не будешь обижать меня! Ведь ты у меня один!
— Да нешто я тебя когда обижал?.. — Леня пробормотал еще «спи давай, Ниночка», его ровное дыхание защекотало губы, и мучительные видения отступили.
Глава третья
1
Леня грузил в лифт вещи, привезенные с Белорусского вокзала на двух такси — невиданных прежде новеньких «победах» с шашечками и зеленым огоньком, от помощи категорически отказался, и она, стуча каблучками, побежала по лестнице наверх, охваченная желанием наконец-то поскорее очутиться дома. На бегу вытащила из сумочки ключи, дрожащей рукой отперла дверь, но, переступив через порог, в смятении остановилась: обшарпанный коридор, гардероб, бабушкин сундук, черный телефон на стене — все выглядело так убого!
Дверь из Полиной комнаты приоткрылась: Вася! Васенька держал на руках болезненно худенького, рыженького мальчика лет двух.
— Здравствуй, Васенька! Ты не узнаешь меня? Это же я, Нина.
— Ниночка?! — Васю, одетого в сплошь заштопанную, еще довоенную, куцую рубашку, кажется, потряс вид подружки детства, и, хотя в его глазах не было ни зависти, ни осуждения, сделалось очень неловко за свои перчатки на кнопочках, дорогую сумку, нарядное шелковое платье.
— Какая ты стала красивая, Ниночка! Прямо как Зинаида Николаевна!
— Спасибо. Малыш, давай познакомимся? — Приласкать мальчика, погладить по рыженькой головке не удалось: синеватое, бескровное личико сморщилось, и он жалобно заплакал.
— Вовка, ты чего это плачешь? — Смущенный Вася нежно поцеловал сынишку в щеку и сразу же унес его. Через минуту снова вышел в коридор и приветливо заулыбался Лене:
— Здравствуйте, Алексей Иваныч! С приездом! Давайте помогу?
Прихрамывающий Вася с готовностью бросился помогать, но Леня, скосив глаза на его протез, решительно отмахнулся.
— Васенька, ну как вы тут живете?
— Помаленьку. Вы-то насовсем? А то мы без тебя уже соскучились.
Ревнивый муж услышал — шваркнул тяжеленные чемоданы:
— Нин, ты бы хоть дверь в комнату открыть догадалась! Сколько можно разговоры разговаривать? Наговоритесь еще!
Леня и предположить не мог, что она нарочно оттягивает свидание со старой комнатой, потому что боится увидеть потрескавшиеся потолки, выгоревшие обои, поклеенные лет двадцать назад, еще при бабушке, грязный паркет и вновь пожалеть о прекрасном доме в Карлсхорсте.
Проза Ксении Велембовской полюбилась читателю после романа «Пятое время года», в котором рассказывалось о судьбах четырех женщин из большой московской семьи. В новом романе «Дама с биографией» писательница подтверждает: «мысль семейная» дорога ей, «дочки-матери» — главная ее тема.Люся, главная героиня романа, — само терпение: взрослая и успешная дочь — домашний тиран, старая мать — со своими «устоями», а еще барыня сватья и выпивоха зять… Случайное знакомство меняет взгляд героини на мир и сулит весьма радужные перспективы.
Нить, соединяющая прошлое и будущее, жизнь и смерть, настоящее и вымышленное истончилась. Неожиданно стали выдавать свое присутствие призраки, до этого прятавшиеся по углам, обретали лица сущности, позволил увидеть себя крысиный король. Доступно ли подобное живым? Наш герой задумался об этом слишком поздно. Тьма призвала его к себе, и он не смел отказать ей. Мрачная и затягивающая история Ширин Шафиевой, лауреата «Русской премии», автора романа «Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу».Говорят, что того, кто уснет под инжиром, утащат черти.
Повесть «Река Лажа» вошла в длинный список премии «Дебют» в номинации «Крупная проза» (2015).
Написанная под впечатлением от событий на юго-востоке Украины, повесть «Мальчики» — это попытка представить «народную республику», где к власти пришла гуманитарная молодежь: блоггеры, экологические активисты и рекламщики создают свой «новый мир» и своего «нового человека», оглядываясь как на опыт Великой французской революции, так и на русскую религиозную философию. Повесть вошла в Длинный список премии «Национальный бестселлер» 2019 года.
Тревожные тексты автора, собранные воедино, которые есть, но которые постоянно уходили на седьмой план.
Автор, офицер запаса, в иронической форме, рассказывает, как главный герой, возможно, известный читателям по рассказам «Твокер», после всевозможных перипетий, вызванных распадом Союза, становится офицером внутренних войск РФ и, в должности командира батальона в 1995-96-х годах, попадает в командировку на Северный Кавказ. Действие романа происходит в 90-х годах прошлого века. Роман рассчитан на военную аудиторию. Эта книга для тех, кто служил в армии, служит в ней или только собирается.
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».