Пятое время года - [120]

Светло-коричневые ботинки в полной тишине поскрипели у окна, прошлись взад-вперед по кухне и застыли. Крупным планом.

— Пойду, пожалуй, душ приму…

Анжелкин мобильник выдавал один за другим длинные гудки. Швыркова не отзывалась! А не отозвавшись, она могла проваляться в Сережкиной кровати на Серпуховке до завтрашнего утра. Ночь вдвоем под одной крышей с господином бабником представлялась мероприятием более чем рискованным. Наконец — о счастье! — трубка простонала нечто похожее на «алло».

— Анжел, это я, Таня! Приехал твой отец, ждет тебя не дождется!

— О-о-о… а-а-а!.. о-о-о…

— Ты слышишь меня? Приехал Николай Иванович!

— Да-а-а… А не знаешь… а-а-а!.. зачем его черт принес?

— Ты меня спрашиваешь? Немедленно приезжай! Немедленно!

— Ла-а-адно… К десяти буду… О-о-о…

Постельные завывания «непосредственной» Швырковой — чтоб ей провалиться! — послужили мощным чувственным катализатором: перед глазами возникло обнаженное тело стоящего сейчас под душем мужчины. Смуглое. Сильное. Один раз увиденное и, как выяснилось, навсегда врезавшееся в память. Неподвластная разуму память воскресила еще одну картинку: накинутый на голые плечи халат, крепкая шея, мускулистая по-шварценеггеровски грудь и волнующий запах мужского парфюма. И эта картинка всего через несколько минут вновь могла стать очень опасной явью.

Он был одет в темную футболку и светлые летние брюки, но запах парфюма, тот самый, заставил повторить про себя, как заклинание: «Анжелкин отец, муж толстой тетки, бабник!» — и со злостью затолкать «метелки» в миксер.

— Эй, ты почему такая сердитая? Давай я буду тебе помогать.

— В этом нет необходимости. Впрочем, если вам так хочется тряхнуть стариной…

Он прыснул от смеха. Как человек, обладающий чувством юмора и даже не лишенный самоиронии. Приятная неожиданность.

— Сможете корж разрезать на три части? Только вот так — вдоль?

— Нет проблем.

Вооружившись длинным, острым ножом, он опять сложил губы трубочкой и, в сомнении покачивая головой, начал примериваться, как лучше резать. Очень старательно, по-детски высунув кончик языка, с математической точностью отрезал ровно одну часть.

— А когда Анжела придет?.. Выключи миксер, не слышно ничего!

— В десять часов.

— …

— Что?

— Ну выключи ты эту тарахтелку хоть на минуту!

Возникшую по настоятельной просьбе паузу можно было с успехом заполнить растиранием клубники с сахаром.

— Ох, и деловая ты! Почти как я… Короче, расскажи-ка мне, где гуляет моя троечница-дочь. Небось, с этим со своим… как его?.. хлипкий такой пацан? Он как, ничего?

— Вполне ничего. По-моему, у вас нет причин для беспокойства. Приличный мальчик из приличной семьи. Его родители произвели на меня весьма благоприятное впечатление.

— И где это, интересно, ты его родителей видела?

— Однажды зимой мы с Анжелой ездили к ним на дачу. Семейство, правда, сугубо положительное. Папа — заслуженный мастер спорта по легкой атлетике, в прошлом инженер-конструктор, мама — бывший плановик, ныне пенсионерка на хозяйстве, и двое взрослых сыновей. — Этим, пожалуй, можно было бы и ограничиться, если бы при упоминании о двух сыновьях в сощуренных глазах внимательного слушателя не вспыхнул огонек непонятного свойства. Ревность?!

— Сережа — студент третьего курса какой-то экономической академии, Виктор — начальник департамента коммерческого банка. Забыла, как называется его банк, но, если вас интересует, могу у Вити уточнить. В самое ближайшее время.

С ревностью вышла ошибочка. Анжелкин отец по-отцовски сурово нахмурился:

— Короче, вместо того чтобы учиться, вы с Анжелой романы крутите?

Миксер заработал снова, на слабой, первой, скорости. Чтобы не раздражить еще больше и без того надувшегося, как индюк, строгого родителя.

— Как видите, крутим. По преимуществу масло с сахаром.

В ответ на невинную шуточку, призванную восстановить статус-кво, он вдруг рассвирепел:

— Знаем мы ваше масло! Учти, завалите сессию, я вам тогда такое маслице пропишу, мало не покажется! — и, подхватив со стола нож, так выразительно чиркнул им перед собой, что «квартирантка» невольно затряслась в такт с миксером. — Короче, секир-башка!.. Чего, Татьяна, испугалась? Ладно, не боись! Это я все из ревности. Жуть как приревновал!.. Анжелу к этому пацану…

Кого и к кому он приревновал — и приревновал ли вообще, — так и осталось загадкой. С самым миролюбивым видом насвистывая все тот же солдатский мотивчик, он ловко, на пять с плюсом, дорезал корж и с профессиональной заинтересованностью стал наблюдать за размазыванием клубничной массы и крема. Подавал советы, большей частью дельные, и воровато слизывал капельки, стекавшие на доску.

В завершение бело-розовый торт был украшен половинками гигантских израильских клубничин с ярко-зелеными «хвостиками». Безвкусных, но чрезвычайно эффектных.

— Ух ты! Классно самовыражаешься, Татьяна!

Теперь предстояла наисложнейшая задача — найти для великого произведения место в холодильнике, где оно должно было застыть в своем совершенстве.

— Можно временно вытащить эти бутылки?.. Тогда возьмите, пожалуйста, Николай Иванович.

— Иванович? Хм… Хотя вообще-то правильно.

Он подошел сзади, вплотную, большой, горячий, и вместе с бутылкой крепко, вовсе не как Иванович, сжал пальцы… Казанова пошел в атаку!