Пятое путешествие Лемюэля Гулливера - [9]

Я поклонился и поцеловал туфли своей госпожи.

Признаться, я очень устал и рад был немедленно устроиться где-нибудь на ночлег, но, выйдя от короля, оказался окруженным толпой придворных: некоторых я видел во время суда, некоторых за обедом — все они наперерыв старались сказать мне какую-нибудь любезность.

Мужчины удивлялись моему уму, женщины — красоте, все вместе — оригинальности моего костюма. Меня поразила одна особенность в обращении этих людей — склонность к преувеличениям, доходившая иной раз до смешного. Так, дворец они называли величайшим в мире, хотя я видел здания, своей обширностью раз в десять его превосходящие; нелепую мазню, украшавшую стены гостиной, — шедеврами живописного искусства; давно потерявшего голос первого королевского тенора — гениальным певцом; сильно подкрашенную пятидесятилетнюю даму — весенним цветком; кислое вино — нектаром богов, и даже облезлый кот был назван прекраснейшим представителем животного царства.

Если бы я по опыту не знал, что при всех дворах мира принята в обычай лесть, я бы предположил, что придворные видели жизнь в волшебном зеркале моей веселой горничной. Они не понимали даже, что грубая лесть переходит в иронию, а похвала — в насмешку.

Не остался в долгу и я. Выразив восхищение красотой дворца и обширностью города, украшенного перлами архитектуры (я имел в виду уже описанные выше тюрьмы), я назвал деревянные эшафоты и виселицы лучшим украшением столицы. Я удивился остроумию мастера, придумавшего прекрасный аппарат для моментального отделения от туловища непокорных голов, выразив сожаление, что не успел испытать на себе его действия. Я похвалил обычай начинать обед со сладкого, сказав, что эта система сильно сокращает расходы императора на угощение незваных гостей, и даже выразил признательность лакею, отнявшему у меня бутылку дорогого вина, вероятно, с той целью, чтобы предохранить меня от возможной в моем возрасте подагры.

Я поразился стройности жены военного министра, станом своим напоминавшей тыкву, похвалил нос главного судьи и пожалел при этом, что сам не обладаю таким же, иначе в нашей стране я немедленно занял бы подобный же пост, так как при помощи такого носа очень удобно копаться в своде законов. Плешивому министру финансов я сказал, что его лысина напоминает мне луну, восходящую над берегами Атлантического океана. И многое я еще мог бы сказать этим любезным людям, если бы меня не клонило ко сну в такой степени, что, не побоявшись нарушить этикета, я откровенно сознался, что не спал три ночи подряд.

Мне тотчас же была отведена тесная каморка под входной лестницей дворца, которую квартирмейстер назвал моими апартаментами. Устраивая меня на жестком ложе, он совершенно серьезно заявил:

— Император так заботится о вашем покое, что приказал поставить к дверям часового.

Напрасно я доказывал, что в стенах царского дворца я и безо всякой охраны чувствую себя в полной безопасности, — всю ночь у моей двери дежурил вооруженный солдат, готовый каждую минуту защитить меня от вражеского нападения. В самых изысканных выражениях я поблагодарил квартирмейстера за эту заботливость, заявив, что еще нигде в мире не встречал такого приема.

Это, впрочем, было недалеко от истины.

Несмотря на жесткую постель, духоту, большое количество клопов и другие неудобства, я спал так, как не спал еще никогда в жизни.

Глава четвертая

> Гулливер изучает язык страны и исполняет должность королевского рассказчика. Первые сведения о государственном устройстве и населении Юбераллии. Религия юбералльцев. Почему император носит титул спасителя .

Проснувшись и по мере возможности приведя в порядок свою одежду, я попытался было выйти на улицу, чтобы по усвоенной мною еще в Англии привычке немножко пройтись перед завтраком. Я открыл было дверь, но часовой безмолвно загородил дорогу. Так как он был вооружен огромным арбалетом и на поясе у него, кроме того, болталась шашка, я счел всякие препирательства излишними. Зная, что сила есть убедительнейший из доводов, я предпочел молчаливо покориться своей участи. Терзаясь муками одиночества, голода — мне забыли принести завтрак — и вынужденного бездействия, я смотрел сквозь тусклые стекла окна на небольшой грязный угол двора с выгребной ямой и чахлым полузасохшим деревцем, который только и был виден из моей комнаты.

Но перебрав в памяти все события вчерашнего дня, вспомнив, какой опасности мне удалось избежать, вспомнив милостивые слова королевы, я решил терпеливо переносить заключение, спокойно ожидая дальнейших событий.

Незадолго до обеда я был порадован появлением горничной, которая предложила мне починить мой костюм. Она просидела в моей комнате около часа, ловко работая иголкой и еще лучше — языком. Я воспользовался ее присутствием, чтобы перенять от нее несколько самых необходимых фраз и названий обыденных предметов. Так же, как и вчера, она провела меня к обеду, который, кроме, пожалуй, худшего качества, ничем не отличался от вчерашнего.

Так прожил я по крайней мере месяц.

Король из чрезмерной заботливости о моей безопасности не распоряжался снять с моей комнаты охрану, завтрак и ужин мне приносила та же горничная, а во внутренних покоях дворца я появлялся только в часы обеда. Читатель, который по прежним моим путешествиям знает о моей любознательности, конечно, догадается, что затворнический образ жизни не мог удовлетворить меня. Уже через два дня я заявил первому министру о своем желании поближе познакомиться с лучшей из стран, осмотреть достопримечательности города, изучить порядки страны, быт и нравы ее жителей.