Пятница, 13 число - [3]

А сейчас Сережа и Надя, взявшись за руки, идут по заснеженной Москве. Кто не верит в чудеса, может дальше не читать.

Сережа и Надя оказались возле той самой витрины с дорогими подарками, с которой начинался наш рассказ.

– Всё как в сказке, – сказала Надя.

– Так может везти только в новогоднюю ночь, – сказал Сергей.

Он сложил руки рупором и громко крикнул:

– Так может везти только в новогоднюю ночь! Люди, будьте счастливы! Вы слышите меня?

– Слышим, – раздался из ночи хрипловатый мужской баритон.

Перед Сережей и Надей объявился армейский патруль.

– Кто тебя за язык тянул? – спросил старший наряда. – Я тебя, дезертира, по голосу узнал.

Через секунду снежная пелена поглотила Сергея.

Надя одиноко стояла перед витриной, она не помнила адреса Жанны, не знала ее телефона, но почему-то верила, что счастье теперь не отвернется от нее.

И только она подумала так, только эта радостная мысль осветила все закоулки ее души, как послышался скрип тормозов, у обочины остановился «мерседес». Весело смеясь, Надя подбежала.

Из-за приоткрытой дверцы веселый голос спросил:

– Свободна?.. Залезай!

«Поперло, – весело подумала Надя, – пошел клиент».

«Мерседес» исчез, как и появился, – неожиданно. Перед праздничной витриной никого больше не было.

Совесть

Под самое Первое апреля всей семьей пошли в кино: теща, это жены мать, я сам, жена сама и наш с женой общий сын лет десяти.

Перед фильмом журнал пустили. В магазине кладут на пол сто рублей и снимают, кто поднимет и что будет делать. Все, конечно, сразу бегут к выходу. Там их останавливают, спрашивают: «Где же ваша совесть?» – и отбирают сто рублей.

Вдруг смотрю – я в очереди. И теща на весь зал кричит:

– Витю показывают! Это наш Витя!

И тут показывают, как я эти сто рублей с пола поднимаю, сую в карман и спокойно стою дальше.

В зале кто-то басом говорит:

– Ну и морда!

Теща тоже громко говорит:

– Нет, это не наш Витя!

Я спокойно стою в очереди, к выходу не спешу. Тогда режиссер засылает ко мне двух артистов. Оба аж посинели от холода. У нее на руках ребенок в драненьком весь – кукла оказалась, – у него ботинки на босу ногу.

– Не видел кто наших последних ста рублей?

И опять крупно меня. Я смотрю на них, но видно, что не слышу, о чем речь. Наверное, о своем о чем-то задумался. Тогда артист разворачивается, ка-ак пнет меня, я еле на ногах устоял. Спрашивает:

– Не на-хо-ди-ли вы ста рублей?

Я говорю:

– Время – без двадцати шесть. – И хотел отвернуться от них.

Тут ложная мать кричит:

– Убейте меня, не знаю, на что завтра купить кусок мяса грудному ребенку!

Народ на их искусство реагирует вяло, больше озирается – куда это сто рублей пропали.

Тогда фальшивая мать кричит:

– Помочь нам некому, мы неизвестные сироты из детского дома для глухонемых!

Тихо сразу стало в зале и в том магазине, всем стыдно сделалось, что совести у людей мало осталось.

И тут опять крупно меня. И что-то у меня в лице дрогнуло, я лезу в карман. Бас в зале говорит:

– Молодец, морда!

Теща плачет, кричит:

– Это наш Витя! Витечка наш!

Я лезу в карман, говорю:

– Учитывая, что вы сироты и что не в деньгах счастье, жертвую вам три рубля.

И тут все полезли по карманам, стали совать им кто рубль, кто червонец. И все чуть не светятся. Сотни две те набрали. Но они не рассчитывали на такой оборот, и режиссер им ничего не говорил. Стоят нерадостные. Отец совсем потерялся. Говорит мне:

– Что же вы, сукин сын, ничего больше не хотите нам дать?

И мать ребенка опустила, одной рукой за голову держит.

Я им говорю:

– Я и так от семьи оторвал. У самого семеро глухонемых детей, потому что жена алкоголичка все из дома тащит. Спасибо теще, хоть и спекулянтка, а выручала. Но вчера… царствие ей небесное, преставилась, а хоронить не на что.

Народ мне на гроб теще сбрасываться уже не стал – не до конца еще у людей совесть отогрелась.

А в зале ржут: над артистами, которые ребенка за голову держат, надо мной, что убиваюсь из-за их неблагодарности, и над тем, что я сто рублей выронил, когда за тремя лазил.

Народу журнал понравился. Бас сказал:

– Умереть со смеху.

И все радовались, что еще у людей немного осталось совести.

Только теща сказала:

– Ну и морда же наш Витечка!

Телефонный разговор

– Нина?.. Это я. Ну, какие у тебя новости?.. Муж уходит?.. От тебя?.. Сейчас прямо?.. Надо же. А чей муж?.. Твой?! Ну ты подумай, какой мерзавец. А чем мотивирует, Нин?.. Никакого внимания ему? Весь день на телефоне висишь?.. Ну да… А какое ему, интересно, внимание нужно? Сыт и скажи спасибо. О чем с ним говорить-то? Ну о чем? Кто кому гол забил? Чтобы идиоткой стать?.. Вот именно… Да… Ну, ты меня просто убила, я сама не своя… Представляю, что у тебя в душе… Да… Представляю себе… Я тебя не виню, Нин. Вот ты со мной что хочешь делай, а у меня к нему с самого начала какая-то неприязнь была. Вот чужой, и все, хоть режь меня… Что? Любишь?.. В этом смысле, да? Я понимаю. Так-то он хороший, сидит молчит всегда, не мешает никому… Не каждый, конечно… И привыкла уже, вот именно. А сейчас он чем занимается, Нин?.. Чемодан закрывает? Какой?.. Кото-

рый ты на ярмарке купила? Желтый, я помню. Я у Веры точно такой же видела, только у нее «молния» пошире и дно из чистой кожи… Из чистой, Нин, я сама смотрела… Нет, я проверила. Она говорит, их и в продаже-то не было. Ей дядя подарил, у него в универсаме товарищ по университету… Нет, наоборот, в универсаме по университету… Не знаю, Нин, я спрошу. А тебе какое нужно?.. Демисезонное?.. А какой фасон хочешь?.. Спереди?.. Сзади?.. На нет?.. А пуговицы где?.. Что-что?.. Подошел?.. Попрощаться хочет?.. Чтобы все по его было?.. Ну вот кто он после этого, Нин, человек или животное?.. Плачет, да?.. Правда?.. Конечно, жалко. Сколько вы с ним прожили? Двенадцать?.. Тринадцать. Тем более. У вас свадьба где была, Нин?.. В ресторане?.. С его стороны?.. С твоей? Правда?!.. А кто подарил?.. За сколько, Нин?.. И чек был?.. Правда?! На всю жизнь память. Что-что?.. Поцеловал?.. В щеку?.. Не отходит?.. Даже не знаю, Нин, что тебе посоветовать… К двери пошел?.. Думаешь, ничего уже нельзя сделать?.. Горе-то какое, Господи. С ума можно сойти… Представляю себе… Да, в душе у тебя… Да… Представляю себе… Представляю себе… Стоит на тебя смотрит?.. А где вот он найдет такую, как ты, подумал он? Что уж порхать-то? Не тридцать лет, лысый наполовину. А ты скажи ему, Нин… Ушел уже?.. А плачет кто?.. Ты?.. Поплачь, Нин, тебе легче станет… Места себе не находишь?.. Я представляю… Представляю себе, что у тебя сейчас… Да… А с другой стороны, Нин, что теперь сделаешь?.. Да, не ты первая, не ты последняя… Да… Вот именно, доля наша такая. Нин, если вернется, простишь?.. Никогда?.. Это ты сейчас так говоришь. К Марии вернулся – она его с лестницы спустила… Нет, не обманываю, она мне повестку показывала – два ребра сломал. А потом из больницы не выходила… Я понимаю, Нин, у каждого свое. И как ты теперь?.. Сама не знаешь?.. Может, он еще недалеко ушел? Догони, скажи: «Что ж ты со мной так по-варварски?..» Да… Вот именно, и молодость ему, и все на свете… Вот именно. Вот именно… На улице?.. Градусов пятнадцать-шестнадцать. А ты в чем?.. А на ногах?.. Тебе не идет так, Нин… Нет, вызывающе как-то. Нужно серое что-нибудь… Нет, Нин, послушай меня, только серое… Так можно… Да, с шарфиком… Ну, беги… Ну, счастливо тебе. Я позвоню вечером… Хорошо, беги, ни о чем не думай… Не забуду, демисезонное, спереди, на нет… Ну, беги, целую тебя… Спасибо… Обязательно… Я же сказала… Главное, чтобы у тебя все было хорошо… Да… Семья в первую очередь… Вот именно… Вот именно… Вот именно… Ну, беги… Что? Полетишь? Ну, лети… Ну, счастливо… Ну, лети… И я тебя… И я тебе… И я у тебя… Нин, если догонишь, привет ему от меня передай!