Пятнадцать жизней Гарри Огаста - [14]

– И о чем же говорится в строчках, напечатанных мелким шрифтом?

– В них говорится… – Фирсон устало выдохнул, словно человек, которому часто приходится рассказывать одну и ту же историю. – В них говорится о том, что среди нас есть люди, которых можно назвать бессмертными. Они рождаются, живут, умирают, а потом рождаются снова – и так проживают одну и ту же жизнь тысячу раз. Иногда эти люди, пребывая в зрелом возрасте, образуют группы, или, вернее, сообщества. Время от времени они… Впрочем, в разных вариантах сказки, о которой я говорю, на этот счет есть разные версии. Согласно одним, они организуют тайные собрания, на которые приходят в белых одеждах. Согласно другим – устраивают оргии, на которых зачинают таких же бессмертных. Я лично не верю ни в то, ни в другое.

– И эти люди являются членами клуба «Хронос»?

– Да, сэр, – ответил Фирсон и широко улыбнулся. – Клуб «Хронос» – это что-то вроде ордена иллюминатов или масонской ложи, самовоспроизводящееся сообщество, существующее бесконечно долго. Мне пришлось заниматься расследованием, а точнее, изучением этой гипотезы, потому что кто-то из начальства заявил, что эту тему пытаются копать русские. Все, что мне удалось выяснить, свидетельствовало об одном и том же – все это пустые фантазии, бредни чьего-то параноидального сознания. И вдруг… вдруг появляетесь вы, доктор Огаст, и вся проделанная мной работа летит ко всем чертям.

– Вы считаете, что если мои маниакальные представления имеют какое-то отношение к тем бредням, о которых вы только что рассказали, то в этих бреднях что-то есть?

– Да нет же! Я думаю иначе – что если ваши маниакальные представления совпадают с реальностью, то в этом действительно что-то есть. Вот такие дела. – И Фирсон снова жизнерадостно улыбнулся.

Возраст – не всегда синоним мудрости. Мудрость необязательно подразумевает высокий уровень развития интеллекта. Меня, как оказалось, вполне можно морально подавить. Фирсону, во всяком случае, это удалось.

– Я могу попросить у вас немного времени, чтобы подумать? – спросил я.

– Само собой. Выспитесь сегодня как следует, доктор Огаст, а завтра утром скажете мне, что вы обо всем этом думаете. Кстати, вы в крокет не играете?

– Нет.

– Если захотите попробовать, здесь рядом есть прекрасная площадка.

Глава 11

Поговорим немного о памяти.

Калачакра, или уробораны, то есть те, кто многократно проживает приблизительно одни и те же периоды времени, хотя их жизни могут отличаться друг от друга, – или, другими словами, члены клуба «Хронос», – забывают то, что с ними происходит. Некоторые считают это даром судьбы, дающим им возможность всякий раз заново переживать события, которые раньше с ними уже случались, и благодаря этому сохранять способность удивляться многообразию существующего мира. При этом у самых старших членов клуба временами возникает ощущение дежавю, когда они вдруг понимают, что уже видели то, что предстает перед их взором, или переживали происходящее с ними, но при этом не могут вспомнить, когда это было. Некоторые считают это доказательством того, что мы, при всех наших странных особенностях, остаемся людьми. Наши тела стареют и испытывают боль, а когда мы умираем, представители последующих поколений членов клуба при желании могут отыскать места наших захоронений и даже, раскопав наши могилы, увидеть бренные останки. Однако кто при этом сможет ответить на вопрос, куда делась душа того, кто покоится в могиле? Это слишком сложная тема, чтобы обсуждать ее здесь и сейчас, но мы всегда упираемся в нее. Именно душа или, если хотите, интеллект, сознание делают возможным повторение наших путешествий во времени, в то время как наша плоть неизбежно подвержена смерти и тлению. Наша суть – это именно наш разум, а человеческому разуму, который не является совершенным, присуще свойство забывать. Поэтому подавляющее большинство из нас не помнит, кто именно основал клуб «Хронос», хотя каждый сыграл в его создании определенную роль. Вероятнее всего, тот уроборан, который это сделал, и сам забыл об этом и вместе с другими гадает, кто стоял у истоков нашего сообщества. Когда мы умираем, для нас происходит нечто вроде обнуления счетчика времени, и лишь наша несовершенная память остается свидетелем того, что с нами происходило до этого момента.

Я же помню практически все, причем с удивительной ясностью и четкостью. Сейчас, когда я обращаюсь к вам, я отлично помню солнце, заливавшее своими лучами все вокруг, и дымок над трубкой Фирсона, сидящего во дворике под моим окном, глядя на пустующую площадку для игры в крокет. Я не могу восстановить в памяти ход моих мыслей в ту минуту, но могу точно сказать, где я находился и что видел в момент, когда принял решение. Я сидел на кровати и, глядя в окно, созерцал фермерские домики на окрестных холмах, прислушиваясь к лаю резвившегося неподалеку спаниеля.

– Что ж, я согласен, но у меня есть условие, – сказал я.

– Какое именно?

– Я хочу знать все, что вам известно о клубе «Хронос».

Фирсон задумался, но всего лишь на мгновение.

– Ладно, – согласился он.

Так началось мое первое – и едва ли не единственное – вмешательство в привычное течение происходящих событий. Фирсон пришел в восторг, узнав от меня о крахе Советского Союза, но его радость была омрачена подозрением, что я, стараясь доставить ему удовольствие, говорю то, что ему хотелось бы слышать. Он потребовал подробностей, и я сообщил ему о перестройке и гласности, падении Берлинской стены, гибели Чаушеску. Фирсон записывал за мной и время от времени передавал записи своим помощникам, чтобы те проверили хотя бы имена, которые я называл, – например, выяснили, есть ли среди обитателей Кремля некто по фамилии Горбачев и мог ли этот человек в самом деле оказать столь значительную помощь Западу в разрушении советской империи.