Пятьдесят оттенков хаки - [42]

– У меня действительно нет формы.

– Потому с завтрашнего дня вы служите в самой дальней из частей, где вопрос ношения формы не стоит так остро. Допрыгались! – съязвил-таки он и встал с видом праведного мстителя. – Все ясно?

Маша едва сдержала обиду, но взяла себя в руки и встала.

– Будем играть в молчанку? – в голосе Онищенко появились нотки раздражения. – Мария Андреевна, я вижу, ваше упрямство не позволяет осознать всей тяжести сложившейся ситуации. Поясняю: вы более не являетесь ведущей теле– и радиопрограмм, не печатаетесь в газете и не заведуете музеем. Вы едете в часть, где вас будут окружать простые трудяги, в дороге вы будете проводить три и более часа, заниматься вам предстоит в лучшем случае документацией, а то и вовсе носить подносы с пищей, – вышел из себя начальник. – Чего вы добиваетесь? Срочно идите к Рыбакову и извиняйтесь! Кланяйтесь ему в ноги и слезно просите отменить приказание!

– Не кричите на меня! – направилась к выходу Маша.

– Смирно! – повысил вслед ей голос полковник и пригрозил: – Я добьюсь, чтобы вас лишили погон! Можете их снять прямо сейчас!

Маша посмотрела на него, сожалея, и с усмешкой парировала:

– Не вы мне вручали погоны, не вам и отнимать. А чтобы не видеть вас, я поеду хоть на край света и выполню любую работу. Прощайте, – она гордо вскинула голову и вышла, придержав дверь.

– Сумасшедшая! – обиженно выкрикнул вслед шеф и с угрозой в голосе пообещал. – Вы еще запросите помощи!

– Ни за что, – не оглядываясь, шепнула упрямица.

Глава восьмая

…Ранним зябким утром, перепрыгивая через кочки грязного снега, то и дело вздыхая и бесконечно жалея себя, Маша бежала на мотовоз, боясь не успеть к его отправлению. Резко перестроить свой рабочий график она пока не сумела. Служа вблизи города, женщина так дотошно не следила за передвижением стрелок на часах. Даже если и случалось опаздывать, всегда можно было свернуть на «переклад» и при необходимости добраться до работы автостопом. Мотовозный ритм такую вольность исключал. Старенький состав отправлялся строго по расписанию, и возможность попасть на дальнюю площадку попутным транспортом практически сводилась к нулю. Дальнейший опыт показал, что оказия в те края случалась крайне редко, и полагаться на нее было безрассудно.

Нельзя сказать, что раньше Маша совсем не была знакома с мотовозной жизнью. Время от времени шеф пытался приучить ее к субординации и отправлял на перевоспитание в одну из подчиненных частей. Как правило, это были кратковременные творческие командировки по сбору материалов для пополнения музейных экспозиций, которые непременно заканчивались экстренным вызовом на рабочее место. Поскольку нынешняя «ссылка» была продиктована конфликтом с начальником штаба, ее продолжительность была непредсказуема. Вполне вероятно, часть Семенова могла стать местом ее постоянной службы.

Вбежав на перрон, Маша металась в поисках своего вагона. Еще не начавшись, дорога в новую часть уже показалась ей если не заключением, то условным сроком, как минимум. Без каких бы то ни было надежд на амнистию. «Марья Андреевна, вы с оператором или без? – поинтересовался майор и, видя удивление женщины, напомнил: – Вы недавно снимали сюжет о нашей части». «Мне бы добраться в часть полковника Семенова», – смутилась Маша. Офицер проводил ее до вагона и помог подыскать свободное место, поручив знакомому взять шефство над прессой. «Как же, как же, узнали, – улыбнулся тот и, привстав, представился: – Капитан Полунин. Наконец, и о нас вспомнили».

Мотовоз издал резкий протяжный звук, словно прощался с городом навсегда, и нехотя отчалил. Заметив свободное место, Маша извинилась и пересела к окну. Проходившие мимо пассажиры, узнавая ее, приветливо кивали или просто улыбались. Женщина отвечала им взаимностью, но разговоров тактично избегала. Сумбур внезапных перемен требовал переосмысления, для которого было недостаточно даже полутора часов пути. «Я подумаю обо всем этом завтра», – вслед за героиней любимого романа повторила она, глядя за окно. Еще недавно стройные и кучерявые березы потеряли листву, бросая на рабочий поезд печальные взгляды и кланяясь каждому порыву ветра. Эти белостволые красавицы почему-то ассоциировались у нее с образом военнослужащих женщин: как деревья зависели от погодных явлений, так и дамы в погонах были подневольны перепадам настроения своего руководства. Маша почувствовала себя бесконечно одинокой и, чтобы не расплакаться, закрыла глаза. Время тянулось медленно. Быть может, его бы и хватило, чтобы проанализировать неприятности, свалившиеся на нее в последнее время, но возвращаться к недавним событиям, пусть даже и мысленно, не хотелось. Требовалась обыкновенная передышка, и Маша взяла небольшой тайм-аут.

Следовало признаться, что взаимоотношения с начальством у нее явно не складывались. Не выйти за рамки строго расписанных уставных правил ее мятежной душе не удалось, за что время от времени женщину вызывали на очередной «ковер» и песочили, подобно нерадивому школяру. Скрепя сердце она принимала такое положение вещей, как данность, и бороться за свои права считала бессмысленным. Прежде протесты Маши сходили ей с рук, но изредка все же вызывали праведный гнев армейских бонз. После нового приступа «формомании» или серьезного спора с неугомонным шефом, ей обязательно «ставили на вид», указывая на недопустимость подобного поведения, а то и вовсе грозили «ссылкой на километры», но, как водится, ограничивались лишь предупреждением и спускали дело на тормозах. Маша так привыкла к игре в кошки-мышки, что препирательства по поводу переодевания в военную форму принимала, как должное, и была уверена, что все ограничится очередной словесной баталией. В конце концов, она отвечала за экспозиции музея и проводила в нем бесконечные экскурсии, занималась публикациями в прессе, вела теле– и радиопрограммы, готовила праздничные концерты, сопровождала иностранных гостей, писала отчеты и доклады, не считая десятка текущих поручений. Потому к вопросу десантирования в дальнюю часть подходила философски, искренне полагая, что ее востребованность в качестве гида и журналиста возьмет верх над требованием о ношении одежды установленного образца. Поссорившись с Рыбаковым, она не учла, что начальник штаба далек от информационной политики космодрома, и ему нет ни малейшего дела до вопросов идеологии. Занимаясь боеспособностью, он не вникал в такие мелочи, как пропаганда, потому не слушал не только местные, но и центральные радиопередачи, а по телевизору смотрел исключительно спортивные новости. Решив наказать неугомонную спорщицу, он незамедлительно велел перевести ее в самую дальнюю из частей космодрома и более того: взял этот вопрос на контроль. Переубедить его было под силу только командиру, но идти к нему с такой «мелочью» замполит не решился, потому, как бы ни хотел помочь Маше, вынужден был согласиться с приказом. Видя, что вопросы идеологии находятся под угрозой срыва, Онищенко еще больше злился на строптивую подчиненную, понимая, что причиной всех ее бед является бунтарский дух и несносный характер. А их в армии требовалось искоренять, чтобы другим было неповадно.