Пятьдесят оттенков Дориана Грея - [48]

Дориан читал последние страницы с каким-то жестоким удовлетворением. Румянец выступал на его вечно молодых щеках, когда он раздумывал над тем, как бы могла измениться эта книга, если бы Альфонс обладал преимуществом Дориана. Возможно, эта история не имела бы даже конца, а ни о какой морали и речи бы не шло. Дориан по ошибке прожил жизнь, которую должен был прожить Альфонс Гри. Красота всегда останется при нем, и ни одна женщина не найдет в себе сил оставить его.

Страсть к сексуальным удовольствиям каждую ночь тянула его на поиски приключений. Хелен всегда была при нем, но с годами все реже принимала в них участие. Остатки былой красоты опали, как увядшие лепестки. Ее полные губы покрылись морщинами, а в глазах нераздельно властвовали тени. В улыбке по-прежнему сквозило коварство, но благодаря складкам вокруг рта она не могла больше никого соблазнить. Дориана передергивало, когда он представлял, чем они занимались раньше. Порой в полумраке экипажа или в слабо освещенном коридоре гостиницы она униженно намекала ему на возможность возродить их отношения. Ему было стыдно за нее, и он притворялся, что не понимает.

Лорд Генри Уоттон постарел еще быстрее и вскоре заболел, хотя умер, казалось, уже давно. Хелен унаследовала огромное состояние, которым пользовалась еще при жизни своего мужа, и они вдвоем с Дорианом поехали в путешествие по Европе. Расставляя умелые ловушки, они охотились на женщин, которые могли удовлетворить любой вкус. Те, кто не находился под воздействием наркотиков, жаждали внимания Дориана. В такие моменты Хелен, как когда-то в гримерной Сибилы Вейн, забивалась в темный угол и удовлетворяла себя, довольствуясь скромной ролью наблюдателя.

В Лондоне они проводили большую часть времени. Но у этого были свои недостатки. Дориан оставался все так же красив, и это давало обществу пищу для злословия. В клубах распространялись самые разнообразные слухи о нем. Но женщины, едва почувствовав на себе жадный взгляд его серых глаз, переставали верить в его порочность. Он выглядел, как человек, которому удалось избежать соблазнов мира. Даже мужчины замолкали, когда он входил в комнату. Всем казалось, что сама открытость и чистота его служили упреком для сплетников. Его присутствие воскрешало в их памяти времена, когда им самим были еще неведомы пороки. Они недоумевали, как ему удалось сохранить красоту нетронутой.

Часто, утомленный охотой за женщинами, которые, как правило, сами бежали к нему в руки, он поднимался на чердак и проводил долгие часы перед картиной с зеркалом в руках, разглядывая отталкивающее лицо развратного старика на портрете и прекрасного чистого юношу в зеркале. Этот контраст щекотал ему нервы. Его все больше привлекала собственная красота, и все с большим интересом он наблюдал за разложением своей души. Он тщательно изучал морщины, одна за другой прорезающие лоб, и крупные складки, которые ложились вокруг безобразного рта, и размышлял с чувством злобного удовлетворения, что более уродливо – печать греха или печать возраста? Он сравнивал свои белые руки с обрюзгшими, тяжелыми руками на портрете и улыбался. Он издевался над безобразным телом с бессильно повисшими конечностями, как люди издеваются над обезьяной в зоологическом саду.

Иногда, конечно, лежа в своей постели или на грязном тюфяке в душной комнате одного из подозрительных притонов возле доков, где он часто появлялся, изменив имя и внешность, он задумывался о том, какой уродливой стала его душа. В такие моменты ему смутно вспоминалась Розмари. Что с ней стало? Она достигла некоторых успехов в живописи – он слышал разговоры об этом. Но она вела отшельническую жизнь и редко показывалась в свете. Через несколько недель после того, как она прочитала письмо Хелен, в котором та раскрывала тайну родственной связи между ней и Дорианом, он получил от нее короткую записку, в которой она сообщала, что собирается уехать из Лондона. Она не оставила своего нового адреса ни ему, ни Хелен. Розмари писала, что всегда будет любить его и надеется однажды полюбить его как брата, хотя сейчас это представляется ей невозможным, но она просит прощения у него и у Бога за них обоих. Она просила, чтобы он тоже молился.

Когда он думал о ней и о том, какую жизнь собирался начать вместе с ней, ему иногда хотелось, чтобы лицо судьбы не было искажено жестокой усмешкой, напоминающей его собственную улыбку на портрете. Он так остро чувствовал жалость к себе в такие минуты, что по нескольку дней проводил в постели, потеряв всякий интерес к развлечениям. Сбежать от укоров совести удавалось только в минуты короткого, беспокойного сна. Но такие мысли посещали его все реже и реже. Любопытство к чувственной стороне жизни, которое разбудила в нем Хелен тогда, в саду у Розмари, переросло в постоянную страсть к сексуальным наслаждениям. Чем больше он знал, тем больше стремился узнать. Чем больше утолял эту страсть, тем сильнее она становилась.

Однако он не был безрассудным, боясь мнения общества. Дважды в месяц зимой и каждую среду, пока длился сезон, он распахивал двери своего великолепного дома, приглашая самых известных музыкантов и удивляя гостей новинками из мира искусства. Вечера в кругу близких друзей, где неизменно присутствовала Хелен, славились тщательным отбором гостей, а также изысканностью – на столе сочетались роскошные ткани, великолепные букеты экзотических цветов и старинные сервизы.