Пятьдесят оттенков Дориана Грея - [26]

– Расскажи лучше про актрису, – сказала Хелен, не скрывая, что слышать такие лестные отзывы о Розмари ей было неприятно. – Это того стоило? Ты хотел бы попробовать еще раз?

– Я так и не попробовал ее, – ответил Дориан, и легкое раздражение немного рассеяло туман. – После спектакля несколько молодых бездельников увели меня за собой, и в конце концов я был так сбит с толку опиумом, что, когда добрался до ее уборной, она уже ушла.

– Хм, – произнесла Хелен задумчиво. – Эта девушка возбудила во мне какое-то любопытство. Она красива.

Дориан вынужден был признать – она была очаровательна. Слабый румянец окрасил ее щеки, когда она увидела зал, наполненный оживленной публикой. Она отступила на несколько шагов, и губы ее задрожали.

Сцена представляла собой зал во дворце Капулетти, и Ромео в одежде пилигрима вошел в сопровождении Меркуцио. Послышалась музыка, и начался бал. В толпе нескладных, наряженных в убогие костюмы актеров Сибила Вейн двигалась, как ангел, спустившийся с небес. Ее тело раскачивалось в такт музыке, как стебель цветка, колышущегося под водой.

– Да, она очень красива, – проговорила Хелен.

Дориан промычал что-то в ответ и кивнул. Преодолевая легкое головокружение, он пытался думать о том, что хотел с ней сделать, но мысли, которым удавалось пробиться к его сознанию сквозь туман, были только о Розмари. А что, если она больше никогда не захочет его видеть, разговаривать с ним? Что он будет делать в таком случае? Для начала он повесит портрет над камином, как она хотела. Прекрасное место для картины. Почему он упрямился? Он страдал от похмелья в тот день и еще не до конца отошел от всех веществ, которые принимал в прошлый вечер, когда она появилась у него в доме, растрепанная, как будто сбежала из сумасшедшего дома. Но она была так красива и подарила ему новые ощущения, которых он раньше никогда не испытывал.

Сибила Вейн танцевала гораздо лучше, чем играла. Она была удивительно апатична на сцене. В ее глазах не отражалось ни тени радости, когда она смотрела на Ромео. Ее скованность была невыносимой и становилась чем дальше, тем заметнее. Жесты были искусственными, а интонации наигранными. Зато она играла не намного хуже других актеров. Пьеса была полным провалом и, казалось, тянулась бесконечно долго. Сосредоточиться на вымученных сценах было выше его сил, и Дориан закурил еще одну сигарету, на этот раз потолще.

Часть публики, которая вышла в фойе в антракте, так и не вернулась назад, и за дверями был слышен топот их тяжелых ботинок и громкий смех. Последний акт был отыгран перед полупустым залом. Занавес опустился, и раздалось хихиканье и даже несколько свистков.

– Ха! – произнесла Хелен, от души наслаждаясь. – Ну и безвкусица!

– Да, она, кажется, действительно ужасна, – ответил он, чувствуя усталость и какую-то отрешенность.

Дориан хотел поскорее оказаться дома. Желание повесить картину и воздать тем самым должное Розмари усилилось.

– Я думаю, что поеду домой, – сказал он Хелен, зная, что она будет недовольна. – Мне нужно закончить кое-какие дела.

– Ты пропустишь лучшую часть пьесы? – рассмеялась она.

– Что, прости? – переспросил он.

– Дориан, – начала Хелен, уверенно обвивая его рукой. – Лучшая часть пьесы наступает, когда пьеса уже окончена. Не будь таким глупым. Пойдем, займемся Сибилой Вейн.

Дориан засмеялся. Зрительный зал шел кругом. Опиум повлиял на него сильнее, чем он думал. Глаза Хелен стали большими и черными. Зеленые и золотистые искры радужной оболочки были целиком поглощены огромным фиолетовым зрачком.

– Ты серьезно? – спросил он.

– Надеюсь, я никогда не бываю серьезной, – сказала она со смехом. – Разве нас должно беспокоить, что она играет Джульетту как кукла? Она очаровательна, и если она так же неопытна в жизни, как в актерском мастерстве, то будет прекрасным подарком для нас. Только две категории людей могут меня заинтересовать: те, кто знает о жизни все, и те, кто не знает абсолютно ничего.

Дориана передернуло. Он еще не был до конца уверен в истинности ее слов, но что-то в них отвечало его собственным ощущениям. Не зря ведь они пришли сюда и потеряли два часа, пока длилась эта утомительная пьеса.

– Она будет великолепна в той роли, которую мы для нее напишем, обещаю тебе, – сказала Хелен.

Дориан усмехнулся. В конце концов, это всего лишь игра, не так ли? Он обвел взглядом пустой зал. Публика покинула театр, чтобы принять участие в пьесе собственных жизней.

– Так что же? – спросила Хелен, теряя терпение. – Ты не веришь, что мы можем написать пьесу увлекательнее?

– Я полностью доверяю себя вашей отваге, Хелен, – ответил Дориан, качая головой и улыбаясь. Последние искры сознания наконец угасли.

– Вот и прекрасно! – воскликнула Хелен. – Теперь нужно хорошенько поужинать. Да, знаю, мы уже ужинали по дороге сюда. Ха! – она хлопнула в ладоши. – Но это было только первое блюдо.

Глава 8

Они прошли за кулисы. В воздухе стоял плотный сигаретный дым и неясный гул голосов. Казалось, все говорят одновременно, ни к кому в отдельности не обращаясь. Порой из хаоса разрозненных образов рождалось чудесное видение, полное гармонии. Дориану нравилось чувствовать себя частью этого ночного мира, в котором чувственное удовольствие и отвратительная бедность стояли так близко: служили и причиной, и объектом устремлений. Хелен прекрасно ориентировалась в толпе. Взявшись за руки, они скользили между людьми, как рыбы в мутной воде.