Пятьдесят на пятьдесят - [86]

— На тот случай, что убийца вдруг объявится? — спросил я.

— Так бывает, — с улыбкой ответил он.

— Только не сегодня, — заметил я. — Иначе мы бы его сразу заметили.

— Да, — ответил он с нервным смешком. — На этих похоронах в толпе было не спрятаться.

— Ну а что нового на детективном фронте? — осведомился я. — Хоть подозреваемые появились?

— Подозреваемый у нас один, вы, — ответил он и снова улыбнулся. — Как-то невзлюбил вас наш шеф с самого начала.

— Пусть это вас не волнует, — парировал я. — Наши чувства взаимны.

— Да, я заметил.

— Ну а составленный на компьютере портрет помог?

— Вообще-то, знаете, да, — ответил он. — Мы показали его другим свидетелям, и они сошлись во мнении, что именно этого человека видели на стоянке. Так что портрет, составленный вами, взят за образчик как наиболее точный. Его и разместили в газетах.

Я был уверен: Киппер с его близко посаженными глазками будет далеко не в восторге.

— Но что-то я не видел его в газетах, — заметил я. — И по телевизору тоже не показывали.

— Был напечатан в «Брэкнел энд Аскот Таймс», а также в «Виндзор энд Итон Экспресс», — сказал Мюррей. — Но до сих пор никто не сообщил, что опознал этого человека.

— Наверное, было бы лучше напечатать его в мельбурнских газетах, — сказал я. — Ну или хотя бы в «Рейсинг Пост».

— А знаете, это мысль, — заметил сержант. — Доведу ее до сведения старшего инспектора.

С этими словами Мюррей извинился и ушел. И я остался с глазу на глаз с агентом похоронного бюро, который все это время болтался поблизости.

— Как вам показалось, мистер Тэлбот, все прошло достойно? — спросил он.

— Да, спасибо, — ответил я. — Просто замечательно.

— Хорошо. А что будем делать с прахом?

— Какие есть варианты? — осведомился я.

— Можно забрать прах, если желаете, — ответил он. — К завтрашнему дню мы все подготовим. Соберем и подержим у нас в конторе, если желаете. Все равно придется сюда приходить. Следующие похороны у меня в субботу.

— Ну а еще? — спросил я.

— Прах можно развеять прямо здесь, у нас, в Саду Памяти, если вам так захочется, — ответил он. — Тогда вам не придется покупать контейнер.

— Контейнер? — удивился я.

— Если вы хотите забрать прах, его надо в чем-то хранить. Возможно, в шкатулке или урне.

— О, — протянул я. — Нет, давайте развеем прах здесь. Мне он не нужен.

— Как скажете, — заметил он. — Тогда все. Я пришлю вам уточненный список всех расходов по пунктам.

— Спасибо, — сказал я. — Это было бы замечательно.

Он кивнул, скорее это был не кивок, а поклон, затем быстрым шагом направился к своей машине, сел в нее и уехал. «Интересно, — подумал я, — как ведут себя дома гробовщики, смеются ли больше, чем другие люди, чтобы как-то перебить мрачность своего занятия, или же постоянно сохраняют скорбное выражение лица, приличествующее профессии?»

Я остался стоять в парке крематория со странным чувством, словно что-то утратил или потерял — так бывает, когда оставляешь пакет с покупками на прилавке в магазине, а затем, на полпути домой, вдруг вспоминаешь об этом.

Возможно, я утратил детство с любящими родителями, семейными выездами на природу, рождественскими праздниками. Но потерял я только лишь свое детство или еще и моих нерожденных детей? И тут вдруг я привалился спиной к машине и заплакал.

Подъехала вереница автомобилей, из них вышли люди, новая похоронная процессия потянулась к часовне. Меня это не смутило. Плакать в парке крематория — вполне естественно.

Рано утром в субботу я поехал навестить бабушку. Я старался убедить себя, что вчерашние похороны отца тут ни при чем, но на самом деле это, конечно, было не так. Мне страшно хотелось задать ей еще несколько вопросов.

Софи в халате и домашних тапочках подошла к двери проводить меня. Она была убеждена, что вчера весь день я был на скачках в Варвике. Когда-нибудь я скажу ей всю правду, со временем.

— Передавай ей привет, — сказала она.

— Обязательно, — ответил я, хотя оба мы знали, что бабушка наверняка не помнит, кто такая Софи. Она даже иногда и меня не узнает. Поэтому я и решил ехать так рано. Просветы в сознании возникали у нее только тогда, когда она не уставала. Порой она звонила мне в семь утра или около того и говорила вполне нормально. Но день на день не приходится, и хороших дней становилось все меньше, а сами они короче. Все это напоминало скольжение вниз по наклонной плоскости. И на этом пути к полному слабоумию лишь изредка попадались маленькие участки нормального состояния. В глубине души мне иногда хотелось, чтобы бабушка не дожила до падения в эту пропасть.

— Привет, ба, — сказал я, входя в комнату.

Она сидела в кресле, смотрела в окно, потом обернулась ко мне. Я подошел и поцеловал ее в щеку.

— Привет, Нед, — сказала она. — Как это мило, что ты меня навестил.

Значит, сегодня хороший день. И выглядела она такой нарядной в темной юбке и белой блузке с вышитыми на груди мелкими розовыми и желтыми цветочками, поверх которой был накинут кардиган цвета лаванды. И еще она со времени моего последнего визита привела волосы в порядок.

— Да ты у меня просто красавица, — со всей искренностью заметил я.

Она понимающе улыбнулась. Как бы мне хотелось, чтобы такое ее состояние длилось вечно.