Пятьдесят лет в Российском императорском флоте - [7]

Мне не сиделось на месте, наскоро поговорив со стариками, я обежал весь сад, стараясь найти знакомые мне уголки, оставшиеся в памяти с детства; обошел все комнаты в доме, ища на обоях памятные рисунки; в комнате бабушки, где я шестилетним мальчиком спал все лето, стоял еще до сих пор старый длинный диван карельской березы, обитый светлым кретоном, теперь уже слинявшим, на нем играл я ребенком… С приятным волнением я долго рассматривал эту комнату, сожалея мысленно о минувшем счастливом, беззаботном детстве… Поздно вечером вернулись наши охотники. Мы всей гурьбой отправились садом на берег реки и, рассевшись у воды, до поздней ночи болтали, смеялись. Ко мне все пристали с расспросами о моем предстоящем плавании, всех интересовало — куда, зачем и в какие страны пойдет мой корабль?.. На ночь нас, мужчин, устроили в гумне на сеновале, барышни разместились в летнем садовом павильоне.

Весь следующий день я провел с дядей Леонардом, я ему рассказывал о морской службе, а сам с большим вниманием слушал его рассказы о жизни в Сибири. Окончив срок каторги и оставшись там еще на 10 лет в качестве поселенца, этот избалованный, богатый когда-то помещик перенес за это время много невзгод, но были и радости. Он был и кучером, и буфетчиком в трактире, и учителем французского языка и музыки у одного губернатора, управлял конторой у скототорговца и т. д. В заключение он вынес убеждение, что богатой Сибири предстоит блестящая будущность. Вспомнив свое участие в польском восстании, он осуждал эту авантюру, приведшую Польшу к неминуемой гибели, и считал, что для борьбы с Россией еще не настало время. Для верного успеха надо иметь равные силы, и заручку в поддержке большой иностранной державы, и полное сочувствие простого народа — крестьян.

Быстро пролетели дни моего пребывания в родном кругу в Смолярах. Май стоял теплый, мы поднимались с восходом солнца, и молодежь отправлялась на ток тетеревов; возвращались к обеду; купались в озере и, проспав до сумерек, отправлялись на болото на тягу вальдшнепов. По вечерам дядя Леонард любил играть со мною в шахматы, и я охотно проигрывал ему партии в этой игре самолюбия. За эти две недели в Смолярах я чувствовал себя отдохнувшим и с сожалением оставлял это милое родное гнездо.

15-го мая я выехал в Вильно, чтобы проститься с матерью и родными, и к 20-му мая вернулся в Петербург, 1-го июня клипер наш начал кампанию, т. е. поднял флаг, и мы перебрались в свои каюты, расставшись с берегом надолго. Теперь «Наезднику» оставалось только перейти в Кронштадт.

Для перевода «Наездника» в Кронштадт был приведен оттуда плавучий док; его затопили на Неве и, подведя под клипер, подняли его вместе с клипером, выкачав из дока воду. Весь этот исполинский ящик, ведомый 12-ю буксирами, шествовал целый день по бару и к вечеру привел нас в Кронштадт, где на достаточной глубине док опять затопили, вывели нас из дока и поставили в военной гавани на все дальнейшее лето. Наш старший офицер (лейтенант П.Н. Чайковский) весьма быстро придал клиперу образ готового корабля: поднял рангоут, привязал паруса и выкрасил весь корабль от трюма до клотика. Боевые запасы и уголь были также приняты; машина, благодаря энергии мистера Hopps’a, давно была собрана и испытана, поэтому все удивлялись, почему наш клипер стоит так долго в Кронштадте и не уходит в плавание.

Но тогдашний временщик адмирал А.А. Попов затеял проделать целую программу сравнительных испытаний двух клиперов: «Разбойника» — русской постройки и «Наездника» — с английской машиной завода Пэна. Поэтому мы до поздней осени ходили в море для различных испытаний. Наконец в сентябре адмирал Попов уехал в Англию заканчивать там постройку круглой царской яхты «Ливадия» и приказал обоим нашим клиперам по выходе из Кронштадта зайти попутно в

Портсмут и там его ожидать для продолжения все тех же совместных испытаний с «Разбойником».

В августе мы неожиданно узнали, что наш командир И.М. Лавров с нами в плавание не пойдет, так как получает в командование фрегат «Олаф» (судно 1-го ранга), а вместо него к нам назначается командиром Л.К. Кологерас, служивший долго в Амурской флотилии и во Владивостоке. Уход Лаврова нас очень огорчил, так как он пользовался нашим большим уважением за опытность в морском деле, за его прямоту, честность и неутомимую трудоспособность.

Будучи человеком семейным, Лавров предпочел не уходить от семьи на 3–4 года. Новый же командир был холостой, а в то время командиры дальних судов были в большей части холостые, и потому их вовсе не тянуло возвращаться в Россию. Они спокойно оставались в дальних водах помногу лет, между тем как командиры, оставившие семью в России, очень часто нервничали, торопились домой, чем нарушалось их душевное равновесие, влиявшее на обращение их с судовым личным составом. Офицеры также в большинстве были холостые, и в их интересах было плавать подольше; возвращаться они не торопились.

Окончательный состав офицеров, ушедших в плавание, был следующий:

Командир капитан-лейтенант Л.К. Кологерас, старший офицер лейтенант П.И. Чайковский, 1-й лейтенант и ротный командир П.К. Тимофеев, гвардии экипажа лейтенант Н.Н. Арцеулов («Никлес»), минный офицер лейтенант Г.Ф. Цывинский, ревизор лейтенант А.Г. Перфильев, старший штурман поручик Н.О. Жамбов, младший штурман прапорщик Харлов («Маленький»), старший механик поручик Сидоров, младший механик прапорщик Яковлев, старший артиллерист поручик Будилов, доктор П.К. Тихов, 6 гардемаринов выпуска 1879 г.: Бубнов, Гавришев, Мещерский, барон Раден, Мешков, Бэр, 2 инженера-механика и юнкер Красовский. В конце июля я воспользовался приглашением и поехал на два дня в Гатчину погостить на даче в знакомом семействе; я охотно подчинялся этому приятному влечению, точно предчувствовал, что это семейство будет иметь большое значение в моей последующей жизни. Вечером, приехав туда, я был восхищен прелестным видом красавицы-барышни, которая с каждым годом все хорошела. Следующие два дня я проводил с нею в дворцовом парке, гуляя по чудным аллеям и катаясь на шлюпке. Мы посетили и «павильон Венеры», и «серебряный пруд», и «Pont des soupirs», и плавали по «Малахитовому озеру» с кристально прозрачною водою, где на глубине 7 сажен ясно видно беловатоизумрудное дно.