Пятая печать. Том 1 - [14]
— Да неужели же, — возмущенно звенит голосочек Светы, — полтора миллиона красноармейцев, стали немецкими солдатами?!!..
— Хм… — хмыкает Виктор, — полтора — это в вермахте и в первые дни войны! А потом — два только в вермахте! Да еще миллион — в РОА. Были и другие формирования в немецкой армии, вроде наших стройбатов. Назывались ТОДТ. И там еще не менее миллиона русских солдат кантовалось… из тех, кто воевать не хотел. А в вермахт и в РОА не каждого брали… отбор был по здоровью и политической характеристике.
И роты, батальоны, полки из русских солдат, воевавших плечом к плечу с немецкими, зарекомендовали себя как самые отважные в немецкой армии! Надежнее СС! А первым русским батальоном в немецкой армии был батальон капитана Смысловского, который в полном составе вступил в бой в первую минуту после начала войны! Как были, в советской форме, так и пошли, всем батальоном, в штыковую атаку на погранзаставу, задыхаясь от ненависти при виде ненавистных каждому русскому синих фуражек НКВД на пограничниках! А так как это был не единственный случай, когда русские солдаты от ненависти и стрелять в пограничников не хотели, а кололи их штыками и забивали прикладами, то распустили мозгодуи легенду о батальонах немецких десантников из особенных, «свирепых и кровожадных» солдат в красноармейской форме, но матерящихся по-русски.
Если называть «движения» и «почины» именами первых, надо назвать это «народное движение» не власовским, а смысловским! Ведь движение действительно было более массовое, чем стахановское… Два миллиона в вермахте! И это без РОА, казаков, белоэмигрантов… А если прибавить сотни тысяч полицаев…
— Вот это — не надо! — перебиваю я Виктора и с досадой швыряю в огонь обгорелый прутик. — Нельзя суммировать солдат с полицаями! Кто шел в полицию? Коммунисты! Охотно брали немцы в полицию чекистов! Чекист — самая почетная из советских профессий! «Каждый советский человек — чекист!» — изрек Берия. Ценили немцы чекистов за их садизм и их псовую безжалостность! «Враги сожгли родную хату…» — есть такая по-дурацки слезливая песня. А эти «враги» сегодня советскими наградами увешаны, как рождественские елки!
Только в партизанской армии генерала НКВД Ковпака было несколько «карательных» отрядов для уничтожения мирного населения. Они переодевались то в форму УПА, то — поляков, то — немцев… А те, кто в вермахт шел, — на смерть шли! Нельзя в одну кучу валить шкурников чекистов и коммунистов с бесстрашными, бескорыстными героями — смысловцами и вла…
— Да как можно!.. — перебивает меня возмущенный Жора, — Как можно со смысловцами… против своего народа, своей Родины! Да, коммунисты — дерьмо! Но родина — Россия! Язык и мысли — свои, русские!! А те — чужие… немцы… фашисты… Враги! Умирать за немцев?!!! А ты да Витя… что вы — не русские?!! С ума посходили?! Кем восхищаетесь?!!!..
Жора говорит, говорит… сбивчиво, гневно! Я его понимаю, а он меня и не слышит. Будто за кирпичной стенкой. Как объясню я ему то, что для меня очевидно! Именно Жоре, который кричит во сне, когда снятся ему черные кресты на крыльях немецкого самолета, пикирующего на самоходную баржу посреди Ладоги, полную детей, блокадных сирот, умиравших от голода. Жоре, который, просыпается от того, что снятся ему леденящие кровь объятия окоченевших рук его мамы, отдавшей ему свой хлеб, а с хлебом жизнь… мертвого тела мамы, с которой спал он в одной кровати…
— Жора… дай сказать! — не выдерживаю я. — Меня и тебя разделяет по жизни пятилетка… Ну помолчи же! Эта пятилетка — грань мировоззрения!! Ты из другого детства! В твоем детстве был один враг — немец. Это он отнял у тебя папу, маму, школу, здоровье… и самое ценное — хлеб! Ты из того времени, когда немца уже ненавидели и призыв убить немца звучал и от детсадиковского плакатика «Папа, убей немца!», и от главпоэта СССР холуя Симонова:
Громче и громче читаю я стихи, звучащие как заклинание. И говорю медленно, раздумчиво:
— Власовцы — мои современники. Они из моего довоенного детства, когда слова «Россия» и «Родина» были вражескими, белогвардейскими, потому что «у пролетария нет родины, родина пролетария — весь мир!». На этих словах из букваря мы читать научились! Я из того детства, в котором пацаны верещали от восторга, когда пулеметчица Анка расстреливала из пулемета каппелевцев — русских офицеров… Русских! А сколько репейника порубили мы деревянными шашками, подражая лихому Чапаю, который рубал шашкой головы русским солдатам из русской (!) армии генерала Колчака! Советские были свои, а русские — враги!
В школе мы здоровались по-немецки: «Рот фронт!», прощались по-испански: «Но пасаран!» Обожали немца Тельмана, преклонялись перед Марксом и Энгельсом… тоже нерусскими. Мечтали мы сражаться плечом к плечу с немцами, французами, испанцами в интербригадах против белогвардейцев! Против русских! За Всемирную Революцию! Мы из того времени, где не было национальностей, а были красные и белые!
Судьба сына, 10-летнего Саши Войлошникова, ЧСИРа — члена семьи изменника Родины, изложена в романе «Пятая печать».«…После второго ранения, став восемнадцатилетним инвалидом войны, обрел я не только солидное звание ветерана, но и соответствующее званию благоразумие: научился жить по правилу «не высовывайся!». Не выжить бы мне в советском обществе сталинской эпохи, не будь я инвалидом ВОВ со справкой о тяжелой контузии. Эта справка оправдывала «странное» поведение…».
Леонид Рахманов — прозаик, драматург и киносценарист. Широкую известность и признание получила его пьеса «Беспокойная старость», а также киносценарий «Депутат Балтики». Здесь собраны вещи, написанные как в начале творческого пути, так и в зрелые годы. Книга раскрывает широту и разнообразие творческих интересов писателя.
Произведение «Малюта Скуратов» стало первым историческим романом Николая Гейнце. В центре повествования – жестокий любимец грозного царя Ивана IV, наводящий ужас на современников, – Григорий Скуратов-Бельский, прозванный Малютой Скуратовым. Царский опричник, воспылавший страстью к дочери почтенного княжеского семейства, пытается завладеть ею, не разбирая средств, проливая кровь ни в чем не повинных людей. Глубоко раскрывая истинные мотивы безрассудства Малюты, автор придает образу темной личности русской истории человеческие черты.
Документальная повесть посвящена жизни и творчеству основателя армянской национальной классической музыкаль¬ной школы Комитаса. В самой судьбе Комитаса, его жизненном пути, тернистом и трагическом, отразилась целая эпоха истории армянского народа. В книжке автор прослеживает страницы жизни композитора, посвященной служению родному народу, — детство, становление мастерства, а также ту среду, в которой творил композитор.
Повести и рассказы советского писателя и журналиста В. Г. Иванова-Леонова, объединенные темой антиколониальной борьбы народов Южной Африки в 60-е годы.
Действие романа относится к I веку н. э. — времени становления христианства; события, полные драматизма, описываемые в нем, связаны с чашей, из которой пил Иисус во время тайной вечери, а среди участников событий — и святые апостолы. Главный герой — молодой скульптор из Антиохии Василий. Врач Лука, известный нам как апостол Лука, приводит его в дом Иосифа Аримафейского, где хранится чаша, из которой пил сам Христос во время последней вечери с апостолами. Василию заказывают оправу для святой чаши — так начинается одиссея скульптора и чаши, которых преследуют фанатики-иудеи и римляне.
Данная книга посвящена истории Крымской войны, которая в широких читательских кругах запомнилась знаменитой «Севастопольской страдой». Это не совсем точно. Как теперь установлено, то была, по сути, война России со всем тогдашним цивилизованным миром. Россию хотели отбросить в Азию, но это не удалось. В книге представлены документы и мемуары, в том числе иностранные, роман писателя С. Сергеева-Ценского, а также повесть писателя С. Семанова о канцлере М. Горчакове, 200-летие которого широко отмечалось в России в 1998 году. В сборнике: Сергеев-Ценский Серг.