Пять президентов - [33]

— Что стряслось, старина? — спросил Честер, усаживаясь рядом с Дэвидом и «беря быка за рога», поскольку он знал, что у Гарда обычно не бывает свободного времени.

— Я не тороплюсь, Фред, — вопреки обыкновению сказал Гард. — В этом деле торопливость чревата…

— Ну что ж, тогда давай поговорим для начала о том, как кормят в «Лармене».

— Ого, не ранее как сегодня утром я вспомнил этот ресторан, когда Луиза сказала мне о Питере.

— Старина, — заметил Фред, — я тоже умею говорить загадками, и если ты хочешь, чтобы у нас получилась толковая беседа, я напомню тебе о Розе и Форшдермоте.

— А это кто такие?

— Позволь спросить в таком случае: кто из нас кого вызвал на это милое свидание? Быть может, лучше ты расскажешь мне, кто такие Луиза и Питер?

— Дело не в них, Фред. Я хочу спросить тебя: что ты думаешь о том, какой Миллер остался?

— Я не могу ответить на твой вопрос хотя бы потому, что не знаю, с какой целью он задан. Кроме того, ты уверен, что я вообще знаю ответ? Таратура мог бы быть тебе сегодня полезней…

— Он человек Миллера и ничего не скажет, даже если бы он и знал, что сказать, — возразил Гард. — А ты, по крайней мере, больше всех возился с тем делом, и, я уверен, оно мучает тебя еще сегодня.

— Хорошо, Дэвид. Но при условии: карты наружу.

— Как всегда.

Они подняли правые руки, коснулись своих левых плеч, что еще с незапамятных времен означало у них клятву в безоговорочном доверии друг к другу, и Гард в течение получаса подробно излагал Честеру все, что ему было известно по делу Чвиза.

Собственно, знал он не так уж много. Он знал, бесспорно, что профессор исчез, как исчезла и папка с секретными документами, и мог определенно предположить, что его исчезновение было инсценировкой. Он, безусловно, знал, кроме того, что записка написана самим Чвизом и что он собственной рукой передвинул стрелки контрольных часов. Сам ли он задумал исчезнуть или его заставили, по доброй ли воле написал записку или ему продиктовали содержание и, наконец, добровольно ли он передвигал стрелки часов, — ответить на эти вопросы Гард не мог. Старик скорее всего жив, он где-то спрятан или прячется сам, но кому это нужно и зачем, остается тайной.

В конце концов, в этом деле могли быть замешаны совершенно посторонние люди, хотя их вход в институт и выход за его пределы чрезвычайно усложнены, если сравнивать с возможностями «своих». А «своими» были только трое: Кербер, Миллер и Луиза, которая в крайнем случае могла оказаться лишь орудием в чьих-то руках — ну, предположим, в руках некоего Питера, своего бывшего мужа, до которого Гард хотел добраться. Кербер тоже вызывал сначала серьезные подозрения, особенно после того, как он буквально изменился в лице, когда в лаборатории были обнаружены контрольные часы. Но затем странное состояние Кербера получило разгадку, ибо именно он установил несоответствие стрелок с фактической возможностью проводить опыты. Значит, Миллер? Да, Миллер. И Гард не желает скрывать своих подозрений ни от Честера, ни от Дорона, ни от самого Миллера, который, зная о них, может предпринять кое-какие действия и тем себя разоблачить.

Но вот что интересует Гарда на этом этапе следствия: мог ли Миллер, если учесть его характер, образ мышления и прочие личные качества, убрать Чвиза и выкрасть документы? Мог или не мог?

— Я понимаю, — сказал Гард Честеру, — что ты не располагаешь точными данными, но я верил и верю твоей интуиции. Подумай, Фред, и скажи мне: какой Миллер остался?

Честер молчал очень долго, до конца испытав терпение друга. Наконец он сказал:

— Дэвид, что должна была делать эта установка?

— Какая тебе разница?

— Удовлетвори мое любопытство.

— Откровенно говоря, я и сам толком не знаю. И вообще, на кой тебе черт лезть в это дело, если каждый человек, знающий об установке, рано или поздно попадает в «список» Дорона?

— Я в этом списке так давно, что одним секретом больше, одним меньше…

— Хорошо, — сказал Гард. — Я понял так, что она может превращать людей в газ, а может и создавать новых.

— Печатать?

— У них это называется как-то иначе.

— Я так и думал. Появление двойника Миллера заинтересовало Дорона в той истории больше всего, и я еще тогда понял, что старику Чвизу придется туго.

— А Миллер?

— Что Миллер? Я иногда смотрю на тебя, Дэвид, и мне кажется, что ты появляешься рядом со мной транзитом из потустороннего мира.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Не обижайся, старина, но ты или делаешь вид, или действительно наивен, как ребенок, если полагаешь, что от характера Миллера, и только от него, зависит его же поведение. А Дорон? А общественное мнение? А прочие внешние обстоятельства?

— Я инспектор уголовной полиции… — начал Гард.

— Очень приятно познакомиться, — прервал его Честер. — Остальное я могу сказать за тебя: «И я не лезу в политику. У меня есть труп, и моя задача найти убийцу». Все?

— Все.

— А я сейчас нарисую тебе варианты, и ты поймешь, что твоей страусиной логике полтора лемма цена. Предположим, остался «плохой» Миллер — человек крайне реакционных взглядов, коварный, злой, властолюбивый, завистливый и так далее. Ну что ж, вполне логично, если он захочет убрать конкурента Чвиза, украсть документы, чтобы они больше никому не достались, получить в свои руки всю установку, а потом диктовать условия доронам и, может быть, всему миру.