Пять плюс три - [34]
— Я бабушке отдал записку с адресом.
— Ну, смотри, чтобы не потерялся! А я твой адрес в самую лучшую тетрадку записала, где у меня про птиц! Как я рада, если б ты знал! — Она схватила Матвея за руки и закружилась вместе с ним.
Матвей знал, чему так радуется Стеша. Когда кончатся занятия в пятом классе, она насовсем переедет к дяде Миколе. Старики Чертополохи добились своего: им разрешили удочерить Стешу. С осени она будет учиться в поселковой школе.
— У меня уже две фамилии в метрике: Федотова-Чертополох, — болтала Стеша. — Тётя Донюшка-то как рада! Но я буду часто ходить сюда в гости к нашим девочкам, тут же близко.
А через несколько дней Матвей уезжал из интерната. Тоже, как и Стеша, насовсем. Не каждый год папа будет уплывать в дальние экспедиции, у него и в своём институте работы очень много.
Матвей со всеми простился, все пожелали ему счастья. Вместе с бабушкой они уходили по дорожке.
Матвей оглянулся. Вон темнеет кипарис под окном спальни. До чего же он знакомый, свой! Да всё тут такое знакомое…
Когда шли мимо волейбольной площадки, Матвей вдруг увидел на открытом месте небольшую фигурку. Какая-то девочка сиротливо стояла, опустив голову. Кажется, плачет? Тёмные тонкие косички… Да это Соня Кривинская…
Что-то будто толкнуло Матвея в грудь. Соня то не только по субботам не уходит. Она и на лето не уедет из интерната. Некуда ей. Мама её в больнице, а больше никого у Сони и нет.
Как она вдруг улыбнулась ему и закивала на линейке! Обрадовалась, что его похвалили за номер на грузовике. А ведь он и тогда отвернулся. И очень-очень больно наколотил её за Чикота. Может, она уже сто раз раскаялась в той своей подлости? А может, Соня любит хитрить, потому что нет у неё ни папы, ни бабушки? А вдруг у неё, как у Стеши, совсем-совсем не станет никого родных? А другой дядя Микола ей не попадётся, чтобы взять её в дочки…
— Бабушка, дай мне что-нибудь! — торопливо потребовал Матвей. — Скорей дай!
— Что же тебе дать? — всполошилась бабушка. — Она порылась в сумке. — Вот яблоко, что ли… Взяла нам на дорожку несколько штук.
Матвей схватил большое румяное яблоко и в несколько прыжков оказался на волейбольной площадке. Подбежал к Соне, протянул яблоко:
— Вот! Это тебе!
Соня просияла и взяла яблоко:
— Ты не сердишься на меня?
— Нет, — сказал Матвей. — Нет, нет, нет!
Он не знал, что ещё сказать, и топтался возле Сони.
— Здесь будет у нас летний лагерь, — сказала Соня. — Мы будем ходить на море очень часто. Нам обещали.
— Это хорошо, если часто, — пробормотал он.
— Ты напишешь мне письмо? — с надеждой в голосе спросила Соня.
— Писать письма я ненавижу, — честно сказал Матвей. — Но… всё-таки тебе я, наверно, напишу.
Он дёрнул Соню за косичку. Чуть-чуть. На один миг в глазах её появился испуг. Потом глаза стали от смеха узенькими, как щелочки: она поняла, что Матвей так с ней прощается.
Матвей побежал к бабушке, а Соня махала ему рукой.
— Подружка твоя? — спросила бабушка.
Матвей не ответил.
В автобусе он смотрел в окно и упорно молчал.
— Что притих? — ласково спросила бабушка, — Жить там ни за что не хотел, а теперь взгрустнулось?
А Матвею и правда было грустно. В интернате остались Костя, командир его звёздочки, настоящий товарищ, маленький смешной Воронков, хлопотливая Томка, Любовь Андреевна, бедняги Окуньки, которых дома колотят. С Костей и Колей он обменялся адресами, они обещали приехать друг к другу в гости. Но когда ещё это будет? Там, в интернате, осталась Соня… Антонина Васильевна! «Училка» у них хорошая: она давала ему интересные задачи. А Стеша-то, Стеша! Со Стешей они тоже обещали непременно навестить друг друга…
— Видать, оставил ты там кусок сердчишки-то своего, а? — добродушно промолвила бабушка и почему-то вздохнула.
Молча Матвей смотрел на шоссе за окном автобуса. Матово поблескивал на солнце асфальт. Серо-фиолетовая лента шоссе извиваясь убегала вдаль.
