Пять плюс три - [25]

Целую тебя. Матвей».

«Папа дорогой!

Уже ты в морях похолоднее или ище в жарких окиянах? У дяди Миколы фамилия Чертапалох. Может быть и Репейник фамилия. Окуньки стали исправляться. У Сони больна мать. Но се равно она плохая. Стеша спрашивает каких морских птиц ты видел? И ваабще каких всяких зверей котор живут в море и в океане.

До побаченья. Твой сын М. Горбенко».

«Здравствуй, папа!

Пиши почаще. Я, бабушка и —1 очень без тебя соскучилис. Почти все наши мальчишки хотят быть моряками. А математики плавают на кораблях? Патому что я хочу кода вырасту считать ракеты и тожа плавать на корабля. Стеша говорит был бы у нее папа она писала бы иму письма каждый-каждый день. Целую тебя мой папа. Матвей».

«Папа, здраствуй!

Папа, я хочу тебя видеть прямо не знаю как!!! Одну задачу я успел решить, а другая потерялась. Почему-то она оказалась у директора. Я был рад, а все смеялись. Большие мальчики стали меня бить, а я им ничего не зделал. Костя меня отбил. Дал им на орехи. Он страшно сильный. Он сам вернулся где я. Бабушка и —1 тебе кланяются и целуют тебя. И я целую. Приезжай!!!!

Твой Ма-тю-ха.

Золотник старая мера веса, теперь грамы. И метры а не аршины».

«Здравствуй, милый папа!

Отец дождётся письма от сына через 50 дней после того как сам отправил письмо. Так бы через 45 дней, но была некогда в ту субботу бабушка пролила кампот мы долго вытирали стол А в воскресенью Петька запускал змея. 50 дней это страшно долга. Ето так долго, што я испугался, када сосчитал. И 45 дней это всё равно месяц и ещё 15 дней. Пусть лучше письмо сына сбросит на корабль самолёт. Реактивный. Реактивные могут быстро. Я тебя крепко целую. Ты когда же приедешь наконец домой??? Матвей».

— Это что же за «игаизм»? — расстроенно спрашивала бабушка. — Это ты так слово «эгоизм» написал? Ты, значит, эгоист?

— Говорят…

— А Стеша, с которой ты подружился, хорошая девочка?

— Да.

— А Соня чем плохая? Я её видела. Вежливая, аккуратненькая такая.

Матвей молчал, помрачнев.

— Ты написал: «Окуньки стали исправляться». Рыбки, что ли, у вас в аквариуме заплошали, а после исправились?

Матвей так захохотал, что Минус единица, спавший у порога, с испугу лязгнул во сне зубами.

— Рыбки! Ха-ха! Скажешь ты, бабушка! Мальчишки в нашем классе, а не рыбки. Они, подумай, уши себе затыкали. На уроках! А теперь уже не затыкают. Уже хорошо исправляются. Близнецы они.

— Постой-постой! — сказала бабушка. — Так это те близнята, про которых мне ваш садовник как-то рассказывал? Душевный старик. С ним потолковать, ну, прямо одно удовольствие.

— Дядя Микола это. Окуньки к нему в гости ходят.

— Вот-вот. Ну, Матюша, этим ребятам не позавидуешь.

— Я им и не собираюсь завидовать, — удивился Матвей. — А почему ты так говоришь?

Бабушка вздохнула.

— Ты-то вот приходишь домой, я тут с тобой нянчусь…

— Слишком, — заметил Матвей.

Будто не слыша, бабушка продолжала:

— В полном ты у нас тут спокойствии, в уюте. Отдыхай, набирайся сил. А те-то близнята… Какая у них дома картина? Отец пьяный, мать ругается. Бьют мальчишек почём зря, дёргают… Да что говорить!

Лицо у Матвея вытянулось, он обеспокоенно заморгал. Вместе с другими ребятами он не раз смеялся в классе над Окуньками, когда они без конца получали замечания, а главное, затыкали уши. И ни разу не подумал об Окуньках, как они вообще-то живут. А им вон как плохо приходится!

Матвей и представить себе не мог, чтобы кто-то из взрослых его побил. Папа или бабушка — нелепо, дико! Учительница или Любовь Андреевна — смешно, такого не бывает. Мама, милая мама… на секунду он как бы почувствовал на своей голове и плечах нежные тёплые руки матери — у него защипало глаза.

Бабушка будто подслушала мысли внука.

— Эх, Матюша! — сказала она негромко. — Тебя-то никто ведь и пальцем никогда не трогал. Не знаешь ты, как подчас живут другие ребята…

— А ты хитрая, бабушка, — подумав, сказал Матвей. — Приезжаешь в субботу пораньше, сидишь там в саду на скамеечке, ждёшь меня и со всеми разговариваешь, всё-всё узнаешь…

— Невелика хитрость с людьми потолковать, — ответила бабушка.

Над каждым письмом Матвея к отцу она вела какие-нибудь разговоры.

— Значит, всё-таки били тебя какие-то мальчишки? — перепугалась бабушка, прочитав одно из писем. — Да ещё большие!

— Ну и что? — пожал плечами Матвей. — И очень хорошо, что били.

— Уж чего лучше! А за что тебя били?

— За что, я не знаю. А Костя же дал им, как полагается. Вот это хорошо!

— Ошибки бы исправить в твоих письмишках, — вздыхала бабушка, — да ладно уж, всё равно уж… Скорей бы Степан Матвеевич вернулся!

Звёзды

Среди ночи Матвей проснулся. Он лежал с открытыми глазами, и сердце у него тоскливо сжималось. Только что ему приснилась мама. Она улыбалась Матвею, гладила его по голове. И вот опять её нет…

В спальне было тихо и темно. Посапывали во сне мальчики. Полежав немного, Матвей вылез из постели, прошлёпал босиком к окну и высунулся.

Сразу запахло розами. Поздние декабрьские розы цвели под самым окном. Сад дышал теплом. Декабрь был на редкость сухой и не только тёплый, а даже жаркий. За день земля набралась горячего солнца и ночью отдавала это тепло воздуху.

Кипарис под окном стоял важный и таинственный. Казалось, он знает что-то особенное, чего никто другой не знает. Чёрная густая хвоя его была совсем мохнатая и как будто чуть-чуть шевелилась. Не превращался ли по ночам кипарис в небывалой высоты зверя, покрытого чёрной шерстью, вроде доисторического жирафа? Может быть, когда все спят и никто на него не смотрит, он спускается к морю, прыгая на одной толстенной ноге, и купается там при лунном свете? Сейчас луны не было. Но меж ветвями кипариса сияли звёзды.